При известном желании Фредерика Шопена, 200-летие которого отмечается 1 марта (именно этот день называл датой своего рождения сам музыкант), можно было бы даже объявить русским композитором. Он родился в Варшаве, ставшей после наполеоновских войн частью Российской империи, с детства регулярно бывал на балах во дворце Бельведер, резиденции великого князя Константина Павловича, вращался в русском аристократическом обществе Варшавы...

Однако это было бы слишком очевидным насилием над фактами: композитор с юности был польским патриотом, стал «невозвращенцем», узнав о подавлении восстания 1830-1831 гг., до конца жизни горячо сочувствовал идее восстановления Польши. Тем не менее музыку польского композитора в России любили, невзирая на политические и национальные убеждения её гениального создателя.

Произведения Шопена впервые зазвучали в России в конце 1830-х годов. Их популярности во многом способствовал приезд Ференца Листа, впервые посетившего Петербург в 1842 году и включившего в программу гастролей несколько сочинений своего польского коллеги. Как вспоминал впоследствии известный музыкальный критик Владимир Васильевич Стасов, шопеновские мазурки произвели на него сильнейшее впечатление.

В 1840 году в Париже оказался будущий прославленный пианист и композитор Артур Рубинштейн. Концерты, данные им во французской столице, были чрезвычайно благоприятно встречены слушателями, среди которых оказался и Шопен. Чуть позже, в 1841-м, Рубинштейн был представлен польскому композитору, свидание с которым произвело на него сильнейшее впечатление. Через несколько лет Рубинштейн стал первым русским исполнителем, включившим Шопена в свой концертный репертуар.

Его примеру последовали и другие русские композиторы, сочетавшие сочинение музыки с регулярной концертной деятельностью: Александр Скрябин (который просто обожал Шопена и в юности подражал ему), Анатолий Лядов, Милий Балакирев.

О последнем стоит сказать особо. Идеолог и руководитель прославленной «Могучей кучки» считался одним из интереснейших интерпретаторов шопеновской музыки. Как вспоминал впоследствии пианист и композитор Борис Асафьев, «Балакирев владел своей продуманной философией музыки Шопена, и в строгости и суровости, в аскетичности фразировки чуялось стремление услышать в этой музыке мир величавых идей и дум и образы тех людей, что умели отстаивать свою правду». Помимо исполнения, Милий Алексеевич занимался оркестровкой пьес Шопена, а также готовил его сочинения к изданию. Более того, по инициативе Балакирева на родине Шопена, в Желязовой Воле, в 1894 году был установлен памятник польскому композитору.

Музыка Шопена пользовалась любовью многих русских писателей. Лев Толстой называл его своим любимым композитором. Особенно писатель любил прелюдии, хотя вообще в музыке Шопена ему нравилось решительно всё. «Шопен в музыке – то же, что Пушкин в поэзии», – не раз говорил Толстой, что было для него высшей похвалой.

Свою любовь к Шопену Лев Николаевич сохранил до конца жизни. Рассказывают, что период «народных школ», когда частыми гостями Ясной Поляны стали выходцы из простонародья, Толстой специально для них играл на рояле свои любимые баллады, прелюдии и мазурки, надеясь, что они разделят и передадут своим ученикам любовь к этой музыке. Надежды, впрочем, не оправдались: непривычные к классической музыке крестьяне во время графских концертов откровенно скучали, глубоко огорчая тем самым писателя.

Отдельная тема – Шопен в русской поэзии. Его музыка «звучала» в стихах Афанасия Фета, Игоря Северянина (именно его строчка была выбрана названием статьи), Константина Бальмонта, Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака...

Последний, кстати, много лет дружил с пианистом и педагогом Генрихом Нейгаузом, регулярно бывал на его выступлениях и даже посвятил одну из своих баллад концерту, услышанному в Киеве:

…Потоп зарниц, гроза в разгаре,
Недвижный Днепр, ночной Подол.
Удар, другой, пассаж, и сразу
В шаров молочный ореол
Шопена траурная фраза
Вплывает, как больной орёл.
Под ним угар араукарий,
Но глух, как будто что обрёл,
Обрывы донизу обшаря,
Недвижный Днепр, ночной Подол.
Полёт орла, как ход рассказа.
B нём все соблазны южных смол…

Свои впечатления от Шопена в исполнении Нейгауза Пастернак оставил не только в стихах, но и в прозе: «Гаррик всё играл превосходно, вечер был настоящим триумфом, – писал он в одном из писем. – Но некоторые вещи (...части Шумановской фантазии и балладу Шопена) он играл сверхчеловечески смело, божественно, безбрежно властно, нежно-лепетно до улетучиванья, нематерьяльно. После баллады поднялся настоящий рёв, полы тряслись, его заразили... он забылся, проникся восторгами слушателей, и, если не оценил наконец себя, то хоть понял высоту и победоносность этого своего вечера...»

Разумеется, Генрих Нейгауз был не единственным советским пианистом, блестяще исполнявшим Шопена. Не меньший вклад в «русскую шопениану» внесли педагог и исполнитель первой половины XX века Константин Игумнов, Станислав Нейгауз (сын Генриха), Эмиль Гилельс, Святослав Рихтер, Михаил Плетнёв... Кто из них был лучшим, судить не берусь, да и какая разница – музыка, слава Богу, не спорт.

Несмотря на то, что, не будучи участником восстания, Фредерик Шопен мог в любой момент приехать в Россию (или хотя бы в русскую Польшу), композитор, как известно, ни разу этого не сделал и так и умер в эмиграции. К счастью для нас, его музыка не разделила судьбу своего создателя: она пришла в Россию ещё при жизни Шопена – и осталась там навсегда.