27 июня в России и на Украине отмечается 300-летие сражения при Полтаве. Актуальность этой темы, однако, самим фактом юбилея отнюдь не исчерпывается. Полтавская победа – одно из тех ключевых событий, которые лежат в основе нашего общего взгляда на историю. Картина прошлого России на протяжении последних столетий существенно менялась, однако Полтава вот уже  несколько веков остаётся её  непременной и существенной частью. Несмотря на, казалось бы, прочное и вполне однозначное место, которое занимает Полтавская битва и Северная война в  нашем сознании, попытки радикального пересмотра коснулись и этих исторических событий. О значении Полтавской победы и о псевдоисторических концепциях Северной войны рассуждает известный историк, старший научный сотрудник Центра военной истории России Института российской истории РАН, автор нескольких книг о Северной войне Владимир Артамонов.  

В этом году мы отмечаем важную, действительно большую историческую дату – 300-летний юбилей славной Полтавской баталии. Под предлогом ликвидации «белых пятен» истории Северная война 1700–1721 гг. подвергается такой же дискредитации, как и Великая Победа, одержанная в 1945-м.

В своё время Лев Толстой сделал выписку из Талмуда: «Народ можно только тогда побить, когда уже побиты его боги, то есть его нравственные идеалы, его лучшие стремления» (Л. Н. Толстой. Круг чтения. М.: «Наше наследие», 1991. Т. 1, ч. 2. С. 368). Атака на нашу историю, а в конечном счёте на наше представление о самих себе, проводится сейчас с особой силой. Излюбленный тезис многих наших публицистов и профессиональных историков о благотворности поражений в истории, после которых Швеция достигла высот потребительского «социализма», Россия же после Крымской войны отменила крепостное право, а после разгромов в Манчжурии и Цусимском проливе в 1904–1905 гг. обрела Думу и Конституцию, в наши дни по-прежнему популярен. Согласно этой логике рассуждений, Полтавская победа, наоборот, укрепила «российский деспотизм»; творец Полтавской виктории Пётр Великий предстаёт «сатрапом и первым большевиком», гнавшим, подобно маршалу Жукову, крепостных на убой; талантливый русский самородок Меншиков – исключительно казнокрадом; умелые дипломаты П. Н. Толстой и П. П. Шафиров – отравителем и взяточником соответственно; русская же победа становится по преимуществу творением офицеров-иноземцев (Алларта, Боура, Ренне, Брюса и др.), которые, впрочем, действительно внесли немалый вклад в успехи русского оружия.

Дух свободного умствования, слишком часто чуждого академической основательности,  провоцирует на создание всё новых исторических версий и трактовок, казалось бы, хорошо изученных исторических событий. Относится это и к истории Северной войны, и в частности Полтавской битвы. Превратное истолкование намерений и мотивов действий воюющих сторон, объяснение поражения шведов несчастливым стечением обстоятельств, пожалуй, самые распространённые заблуждения.

Начало Северной войны часто изображается как неспровоцированное нападение трёх государств-агрессоров на одинокую Швецию, имевшую всего 2,5 млн человек населения. Действительно, первой войну в 1700 г. начала Дания, потом Саксония, вслед за ней – Россия, а в 1704 г. подключилась и Речь Посполитая (позже Пруссия и Ганновер). Однако это было лишь следствием того, что Шведско-финское королевство в XVII веке с помощью лучшей на то время в Европе (и мире!) военной машины создало на севере сильную абсолютистскую «империю» и превратила Балтику в своё внутреннее море. Заняв устья Эльбы, Одера, Западной Двины и Невы, она болезненно ущемила Ганновер, Пруссию, Речь Посполитую и «надела намордник» на Россию.

Поражение под Нарвой 35-тысячной русской армии, разбитой десятью тысячами шведов под командованием талантливейшего полководца короля Карла XII, порой вызывает насмешки над военной несостоятельностью русских так же, как в самой Швеции в 1700–1701 гг. При этом не учитывается, что наспех набранное разношёрстное и необученное русское войско, посаженное в заплывшие грязью траншеи, к моменту битвы 19 ноября уже сильно натерпелось от холода и голода, и моральный дух его, естественно, не мог быть высоким. Тем не менее русская гвардия геройски отбилась все атаки неприятеля и ушла непобеждённой. Шведы понесли немалые потери: убитыми, ранеными и умершими от болезней после этого сражения у них выбыло около 2 тыс. человек – немалая сила для того времени.

Ликвидировать «шведобоязнь» и «обстрелять» новобранцев Пётр I правильно решил путём направления против шведов превосходящих по численности отрядов. Русские победы при Ряпиной мызе, Рауге, Эрестфере и Гуммельсгофе одерживались при соотношении сил почти 10:1. Осторожность его первых шагов была вознаграждена позднее – в битвах при Лесной и при Полтаве.

Казалось бы, шведский гарнизон Нотебурга (Орешка) в 400 чел. был ничтожен. Но эта сильная крепость, стены которой поднимались почти что из воды, была взята тысячью шестьюстами героями только после кровопролитного штурма в 1702 г. Военное искусство всех народов мира предусматривало численное превосходство осаждающих, поэтому не следует удивляться, что Дерпт с гарнизоном в 2200 чел. и Нарва с 4555 чел. и 432 орудиями были взяты в 1704 г. после осады 22-тысячной русской армией.

Критики Полтавской победы как-то забывают, что всего за 8 лет только что созданная регулярная армия стала вровень с лучшей армией Европы и уже при деревне Лесной победила не меньшинством, как до сих пор пишется в учебниках, но при равном соотношении сил.

Стратегия Карла XII была не слабее его тактики, она предусматривала удар по центру могущества противника. Но «русский поход» 1708–1709 гг. шведского короля на Москву был отражён благодаря военному гению и энергии Петра Великого – предусмотрительной закладкой засечных черт, непрерывными ударами с тыла и флангов и тактикой выжженной земли на собственной территории, благодаря чему шведская армия к моменту Полтавской битвы оказалась очень ослабленной. Немалую роль при этом сыграла и народная партизанская война на Украине. Даже горстка казаков, обманом уведённая Мазепой к шведскому королю, нападала и грабила отставших и раненых шведов.

Шведофилы любят подчёркивать численное превосходство 46-тысячной русской армии над шведской особенно на завершающем этапе Полтавской битвы, 27 июня 1709 г., когда под рукой у фельдмаршала Реншёльда осталось всего 6 тыс. пехоты и 8–10 тыс. конницы. Не указывается при этом, что русское командование умелыми отвлекающими ударами заставило распылить по разным направлениям силы 25-тысячной армии шведов (при ней находилось также 9–10 тыс. мазепинцев и запорожцев и 3 тыс. больных). Удачная инженерная подготовка поля сражения и использование 102 орудий значительно облегчили победу. Паника неприятеля, бежавшего к Днепру из-под Полтавы, превзошла панику русских под Нарвой в 1700 г. С этого времени уже шведы боялись русских и предпочитали уклоняться от боя. Вся Финляндия в 1713 г. была завоевана практически без боя.

В бою у мыса Гангут 27 июля 1714 г. «морской лев» Швеции Н. Эреншёльд с фрегатом и девятью судами отчаянно защищался против 23 русских галер. Однако не меньшую отвагу показали и русские воины, бросавшиеся на орудийные порты, как на амбразуры, причём некоторые из них были разорваны «пороховым духом». После сражения Пётр из уважения к мужеству противника приставил личного врача к раненому контр-адмиралу и следил за его здоровьем.

Четыре поля – Куликовское, Полтавское, Бородинское и Прохоровское – четыре битвы, составляющие настоящую славу русского оружия. Стремление принизить значение собственной военной истории, даже пожелать собственной армии поражения – удивительный плод интеллигентского сознания, берущего начало ещё в XIX веке. Но если тогда в силе России, даже несмотря на частные поражения, сомневаться не приходилось, нынешнее повторение подобных идей звучит, по меньшей мере, странно. Любые военные победы, тем более ключевые, в действительности являются итогом большой государственной работы. В Полтавской баталии проявились следствия той поистине огромной работы по модернизации страны, которую предпринял Пётр Великий. И нам ли в наших обстоятельствах отказываться от этого бесценного наследства – памяти о твёрдости и мужестве войск, искусстве русских полководцев, таланте администраторов? Напротив, чем точнее и живее мы будем представлять картины тех побед и всего, что с ними связано, тем больше у нас шансов на культурное и национальное возрождение.

Владимир Артамонов