Выход на российские экраны британского фильма «Больше Бена» – это, совершенно определенно, событие. Хотя объяснить его значение – если, конечно, не считать событием любое иностранное кино «с русскими» – довольно сложно. Фильмов «с русскими» снимали много. Тем более, с русскими в Лондоне. Некоторые гангстеры, фигурирующие в таких фильмах, – вполне яркие и в чем-то симпатичные персонажи. А если не быть слишком предвзятым, то можно заметить, что русские герои в европейских и американских фильмах сейчас уже отнюдь не обязательно «бандиты и проститутки». Фильм едва ли станет и какой-то новой вехой в британском кино. Тем более, что режиссер Сьюзен Хэйлвуд, кажется, специально решила подчеркнуть, что всю показанную в фильме историю можно воспринимать в духе Trainspotting’a с элементами Монти Пайтона, а переплюнуть экранизацию Ирвина Вэлша со своей киноверсией повести Сергея Сакина и Павла Тетерского она совершенно не собирается.

Впрочем, британское кино по русской повести, описывающей полукриминальные похождения ее авторов в Лондоне, выходит не каждый день. Возможно, это даже первый такой случай. Что касается самой повести «Больше Бена», то о ней действительно стоит сказать пару слов. Хотя для этого придется немного углубиться в историю.

Повесть «Больше Бена» вышла отдельной книгой в 2001 году, будучи номинированной на премию «Дебют» в первый год существования этой премии (2000). На тот момент она была достоянием достаточно узко очерченного круга поклонников – в течение 2000 года «Больше Бена» отдельными частями выходила в журнале «Птюч» (лучшие дни которого, безусловно приходятся на «безумные девяностые»). Первый тираж книги, согласно выходным данным, составил 1000 экземпляров. До нынешних тиражей Минакина или Глуховского ей было, мягко говоря, далеко. И все же появление повести стало бомбой, вехой и еще многим из ряда метафор, обозначающих то, что вызывает резонанс или фиксирует некоторое настроение и состояние умов. Четкого сюжета у «Больше Бена» нет. Ее авторы – выпускники Института стран Азии и Африки 1999 года описывают свои многомесячные похождения в Лондоне. Сейчас фраза «Выпускники элитных московских вузов отрываются в Лондоне» больше всего похожа на текст интернет-баннера, который в лучшем случае наведет на заметку о какой-нибудь вечеринке золотой молодежи или ином подобного же рода непотребстве. Но в «Больше Бена» речь идет совсем о другого рода опыте.

Кстати, именно этой книге мы обязаны широкому использованию в современной русской речи слова «подонок» в новом значении. Как это ни кажется сейчас странным, но в книге оно писалось по всем классическим правилам русской орфографии, то есть с «о» в первом слоге и, согласно предваряющему повествование словарю, означало «хорошие люди, как правило, низы общества или же стоящие в оппозиции к оному». Там же пояснялось, что авторы книги относят себя к подонкам.

На тот момент так себя называла достаточно разношерстная столичная тусовка молодых людей, как правило, учившихся в престижных вузах, главным образом гуманитарных, как правило – выходцев из не самых малообеспеченных семей. Центром этой тусовки считалось кафе «Серна» на Пятницкой – по большому счету, стандартная московская «тошниловка» на момент девяностых. Впрочем, это тоже показатель той московской жизни, когда такого понятия, как «недорогой клуб», не существовало в принципе и формат регулярного общения в какой-то распивочной по не совсем понятно как сделанному выбору практически не содержал в себе контркультурного вызова.

Итак, недорогих клубов в Москве практически не было, а бесплатное образование с еще сохранявшимися советскими стандартами было. Не существовало ни явления, ни самого понятия «офисный планктон» (оно было введено позже и твердо вошло в русскую лексику благодаря активности уже отформатированного движения подонков, писавших себя через «а» в первом слоге – уже совсем в другой Москве). «Работа» и «бизнес» означали, как правило, довольно странный род занятий, сильно отдающий мошенничеством. Особенно так казалось, разумеется, тем, кто не хотел работать и заниматься бизнесом. При этом случившийся в 1998 году дефолт ликвидировал и иллюзию столичного благополучия и возможности беззаботно разбогатеть. Отношение к складывающимся реалиям было… ну, в общем более менее понятно, какое консенсусное мнение по отношению к российской государственной власти испытывало большинство населения, не исключая «подонков». Отношение к Западу было сложным и противоречивым. Разумеется, студенты столичных гуманитарных вузов владели иностранными языками, были достаточно неплохо знакомы с образцами современной западной культуры и вообще ощущали себя представителями западного мира. По мере сил и желания все старались соотносить себя с теми или другими существовавшими на тот момент тенденциями в западных молодежных субкультурах. Впрочем, эти культурные коды читались еще не вполне четко, а потому можно было – как это и делали герои, и авторы книги – одновременно считать себя скинхедом, открыто говорить о расистских убеждениях, но делать себе татуировку «No woman, no cry», слушать рэггей и любить ямайских растаманов за то, что они курят «траву» и вообще классные ребята.

Впрочем, конец 1990-х – это еще и время самого острого разочарования России в Западе, время, когда монологи Михаила Задорнова о том, «какие же они тупые», еще не приелись и даже казались смешными. А потому к общим «подоночьим» настроениям примешивалась «обида за державу» и пренебрежение к лицемерию западного общества – последнее понятие при этом не считалось банальностью и штампом, а ощущалось как-то очень остро и живо.

Иными словами, понять картину мира молодого образованного человека конца девяностых сейчас довольно сложно – слишком много внешних реалий надо объяснять. Это каша со многими ингредиентами, к тому же попавшими в котелок в разное время и с разной степенью предварительной обработки.

Книга «Больше Бена» – квинтэссенция состояния умов и картины ценностей этого поколения россиян. Именно поэтому она произвела такой бум в начале третьего тысячелетия. В ней просто, откровенно, хотя и не без саморисования, очень живо и смешно была рассказана история двух «подонков», которые без особой цели и не вполне на законных основаниях поехали в Лондон, надеясь каким-то способом «срубить» там денег. Эти надежды постепенно трансформировались в странное полубездомное существование с кражами в магазинах, мошенничествами с чековыми книжками и мобильными телефонами (описанными очень подробно), выполнением грязных и неквалифицированных работ и тусовками с молодыми представителями русскоязычной диаспоры (уже тогда вполне многочисленной – собственно, это одно из первых описаний феномена современных русских лондонцев). При этом авторы живо описывали свои впечатления от замечаемых английских реалий.

Например, из книги можно узнать, что англичане живут как запрограмированные роботы и у них нет души (в отличие от русских). Что любой англичанин лицемерен, когда улыбается и никогда не поделится сигаретой с молодыми русскими бродягами. И это несмотря на то, что полвина из них жертвует деньги на благотворительность. Что проживающие в Лондоне пакистанцы очень раздражают, а их лавки можно и нужно грабить. А еще – что англичане помешаны на презумпции невиновности, – собственно поэтому молодые русские «подонки» обязательно найдут способ, как совершить аферу и вытрясти денег из английской системы.

Впрочем, «Больше Бена» – это прежде всего, веселое и бестолковое описание бесшабашного приключения – пусть и заканчивающиеся для одного из героев ничем, а для другого серьезными проблемами с наркотиками. Возможно, именно такой и должна была быть книга, приобретшая культовый статус в конце девяностых. Ее герои были веселы и немного злы, не считали нужным подчиняться правилам системы, когда нарушение правил можно обратить к своей выгоде, плевать хотели на политкорректность. Они не добились для себя в Англии решительно ничего, но хлестко сумели рассказать о том, что им в ней не нравится, а также представить свои не слишком успешные (с материальной точки зрения) похождения как победу русского подоночьего духа над закоснелой и лицемерной Британией. Но ведь именно такие герои, демонстрирующие такое отношение к западному миру, нам тогда и были нужны. В каком-то смысле это напоминало подростковый бунт против больших дядей, уже осточертевших со своими лекциями о правильном поведении. И «Больше Бена» – лишь один, причем не самый яркий показатель этих настроений. Не мешает вспомнить, что именно в это время выходит «Брат-2» и становится первым российским фильмом, окупившемся в прокате.

Впрочем, период конца девяностых и начала нулевых уже позади. Одни настроения сменились другими. Но тем не менее именно сейчас происходит нечто, представлявшееся читавшим книгу на рубеже тысячелетий почти невозможным – книга экранизируется и экранизируется британцами!

Возникает, вопрос, что могло привлечь англичан в истории о том, как двое не отягощенных строгой моралью русских обретаются в их стране. Впрочем, скорее всего именно это их и привлекло. Именно этот яркий и довольно специфический угол зрения на Лондон. Просматривая фильм Bigga than Ben (так он называется в оригинале), начинаешь понимать, насколько британской оказалась описанная Сакиным и Тетерским история. Молодые русские просто попытались попробовать Лондон на прочность (фильм преподносится в рекламе в качестве руководства по «нагибанию» Лондона). Но Лондон оказывается гораздо прочней, чем они предполагали. Взятые из книжки ехидные рассуждения о том, что для англичан презумпция невиновности святое и именно поэтому в этой стране можно мошенничать, может, разумеется, стать поводом для улыбки, но скорее, с оттенком некоторого превосходства. Герои – не эмигранты и не беженцы, они белые (и даже немного расисты), неплохо знают английский и приехали в Лондон на время, чтобы обделать свои незаконные, но в целом безобидные операции, используя все лазейки предоставляемые английским обществом для таких, как они. К этой достаточно узкой категории пришельцев на Британские острова, англичанам просто не приходилось внимательно присматриваться. Почему бы не снять про них фильм? Это может оказаться интересным.

Что касается, живых и непосредственных рассуждений героев о «грязных чурках», сопровождаемых показом не самых чистых мусульманских кварталов и их обитателей, или яркого описания южного азиата, сдававшего героям квартиру (самого неприятного персонажа в фильме), то ведь и это может быть занятно. Это одна из немногих возможностей корректно вставить в художественное произведение вызывающе неполиткорректные суждения об азиатских эмигрантах. Мол, что вы в конце концов хотите от тех, кто добровольно называет себя scums, да к тому же еще и русских.

Стоит заметить, что действия фильма перенесено из конца девяностых в наши дни. Это вполне понятно – с какой стати английскому зрителю должны быть интересны исторические реминисценции в фильме о малоудачливых русских scums. И это отчасти приводит к незначительным, но характерным несовпадением Спайкера и Собакки из фильма с их книжными прототипами конца девяностых. Прежде всего, в фильме сразу объясняется, зачем герои едут в Лондон и зачем им нужны деньги – одному на свадьбу со школьной подругой, другому на создание музыкальной группы. Возможно, Хэйлвуд решила показать, что у мальчиков были притягательные цели. Понять, что целей, если верить книге, у них не было в принципе, и они рванули в Лондон как в неизвестность, довольно сложно – если не погружаться в контекст конца девяностых. Этим же стремлением сделать героев чуть симпатичнее объясняется то, что в фильме они отказываются воровать в лавках и обчищают «бездушные» супермаркеты – это азбучное правило западного бунтаря против системы, русские герои девяностых могли просто не знать. В книге они только и делают, что обчищают несчастных пакистанцев.

Впрочем, Хэйлвуд действительно сделала кино именно для английской аудитории. И например, бросила на основании материала фильма модный упрек английскому обществу в том, что оно не готово принимать чужаков и относится к ним как к людям второго сорта. Гордо произносимая героями при каждом удобном случае фраза «мы не беженцы» и бездушное нежелание английской системы социальной помощи помогать прибывшим в страну подонкам найти работу или хотя бы не умереть с голоду – едва ли не центральные элементы картины. Некоторые эпизоды фильма «Больше Бена» выглядят поэтому довольно забавно, если сравнивать их с книгой. Например, когда Собакка приходит в благотворительный фонд, где ему отказывают в помощи из-за отсутствия британского гражданства, а на просьбу дать стакан чая, резко советуют пить чай у себя дома и заявляют, что не обязаны помогать эмигрантам. В книге этот же эпизод рассказывается весьма иронично – при этом подчеркивается, что героям в итоге отказали в помощи, но зато были милы и «долго поили чаем». Не менее интересен и другой эпизод, центральный для фильма: герои в момент краха всех их предприятий идут в магазин реализовывать месячной давности купон на бесплатный шоколадный батончик. Подчеркнуто британский продавец холодно выдает им батон и отказывается говорить «Спасибо за покупку», поскольку «не обязан» говорить этого эмигрантам. В книге эпизод с батончиком – абсолютно незаметная деталь: среди прочих повествований герои рассказывают о недалеком продавце негре, который никак не мог понять, что это за купон, в итоге выдал шоколадку, однако от умственного перенапряжения забыл дежурно поблагодарить за приобретение.

Впрочем, «социальная проблематика» всегда убивает любые человечные детали. Да и зачем они в фильме, коль скоро его потенциальная английская аудитория не пользуется услугами благотворительных фондов (зато дает на них деньги) и едва ли знает, поят там или не поят чаем эмигрантов.

Хэйлвуд просто обнаружила историю, когда-то ставшую почти культовой для определенного слоя российской молодежи и выделила в ней то, что может быть интересно англичанам вообще и лондонцам в частности. Принципиально, пожалуй, то, что интерес этот сосредоточен отнюдь не на уникальных особенностях русской души и вообще каких-то специфически «русских» чертах героев. Это история про «чужих» в Лондоне – «чужих» со специфическими моральными убеждениями и тараканами в голове. Абсолютно космополитическая история, случившаяся в таком же космополитическом городе. И появление на британском экране русской темы в таком контексте – важный признак того, что Россия медленно, но верно перестает быть интересной лишь с точки зрения этнографической специфики, литературного наследия и мрачных исторических эпизодов. Это не повод для гордости, но весьма любопытная тенденция. Ну а то, что писалось все когда-то немного «про другое» и «о другом», то что ж... Желающие могут прочитать оригинальный текст Сергея Сакина и Павла Тетерского. Или его английский перевод.