Россию, а вместе с ней весь Советский Союз, мне выпала честь защищать по-разному. В том числе и с настоящим автоматом ижевского конструктора-самоучки Калашникова образца 1974 года.

К моменту моей присяги в предновогодние дни 1987-го я трижды стрельнул из АК-74 одиночными и дал две очереди по три патрона. В мишень, кажется, попал неудачно, но старшину карантина, старшего сержанта грузина Гогу Вашакидзе, мои снайперские качества, кажется, не волновали. Его радовало, что я с двумя сотоварищами-москвичами с первого раза понимаю, что он говорит, то есть – приказывает.

Гога путал роды и падежи, но, будучи уже второй год «под ружьём», русский освоил. Тогда коллектив доприсяжного карантина с «великим и могучим» в основном был на «вы».

Подразделение наше, именуемое мотострелковой дивизией, относилось к Московскому военному округу и потому, с военной точки зрения, вполне логично, квартировало в центре Курска. В связи с этим и комплектовалось этнически пёстро. В карантине на 300 примерно человек было 50 западных украинцев, 50 русских из волжского Дзержинска (они произносили название родины с ударением на первый слог) и две сотни армян и азербайджанцев из Нагорного Карабаха (относившегося тогда к Азербайджанской ССР). Столицу гордо представляли мы втроём.

Проблема старшины заключалась в том, что каждый из трёхсот должен был прочесть присягу на верность Родине на русском. Что за короткий срок карантина – около двух недель – было абсолютно невероятно. Русским владели мы, волжане и десяток украинцев из Львова, считавших, кстати, что столица государства – именно Львов, ну, в крайнем случае, Киев (можно себе представить, как подобный сепаратизм смущал замполита дивизии полковника Божко, уехавшего в скором времени советовать, как воевать, в Йемен). Но, когда «западяне» читали присягу, получалось относительно похоже, хотя излишне музыкально для столь серьёзной процедуры.

Азербайджанцам же осилить десяток фраз, не имеющих для них никакого смысла, было немыслимо. Хотя из трёх патронов минимум две пули у каждого ложились в яблочко и лишь одна – в «девятку».

Старшине подсказали, чтобы он заставлял заучивать русские фразы целиком, словно молитву. Как ни странно – дело пошло. И бормотание последней, самой серьёзной строчки: «Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа», на слух воспринималось, как нечто необычное. Коллеги-южане совсем не делали пауз между словами. Спустя годы я понял, что в таком же ритме произносятся исламские молитвы. Тогда же, в безбожные 80-е, это казалось, нет, не забавным, но отчего-то тревожным.

Забавным были песни, которые горланил карантин по дороге в столовую и на вечерней прогулке строем. Петь украинцы и азербайджанцы любили. Но ни мелодии, ни смысла слов, скажем, «Катюши», им не дано было познать до призыва. Посему всякий раз после приказа старшины «Пэсьня запэвай» раздавались истинно джазовые вариации на тему любимых советских композиторов и поэтов, разумеется.

Замечу, что от тех, кто всё же мог говорить по-русски, я узнал много нового. Что «магазин» в сибирском селе называется не иначе, как «винполка». А водка – «фабричная». В отличии от самогона – «бимбера».

– А вот ты, москвич, знаешь, что такое кофэ? – пытал меня однопризывник из Конотопа.

– Ну знаю…

– Так вот, бывает кофэ, которое коричневое, горькое и кофэ, которое белое и сладкое. Тебе какое нравится?

Я ответил тогда уклончиво, лишь позднее сообразив, что в одном случае имелось ввиду какао. Но однополчанин, получается, предвидел реформу, случившуюся лишь спустя четверть века…

В Курске я прослужил недолго… Нелёгкая солдатская доля бросала меня за два года на защиту СССР от Парижа до Будапешта, поскольку был я в то время действующим профессиональным спортсменом. И в Курске я появился, как принято говорить, уже «на дембель» в декабре 1989-го.

Спросив традиционное: «Кто из "дембелей" остался?» – я был торжественно и учтиво (были свои плюсы и в «дедовщине») препровождён в кубрик казармы, где «дембеля» готовились упорхнуть в родные края.

«Наших» к тому моменту осталось мало. Пяток азербайджанцев, пару украинцев и один из Дзержинска. В ожидании документов «дембеля» маялись и от безделья играли в… слова. И не скажу, что в каждой встрече я выходил победителем…

Советская армия была фантастическим просветительским механизмом, где, помимо военных и гражданских навыков (например, красить траву или ровнять сугробы), солдаты всех национальностей за два года учились понимать друг друга. И, замечу, весьма успешно.

Сегодня российская армия остаётся таким же университетом. Сохраняющим, согласно Уставу, русский язык как единственный, на котором принято отдавать приказы и докладывать об их исполнении…

С праздником всех, приносивших присягу на русском!

Андрей Морозов