О том, что Пушкин – «это наше всё», нам твердят с колыбели. Настолько, что ответить на простой вопрос: «А что же – всё?» – мы затрудняемся. Забытое, и оттого зацепившее мнение недавно высказала моя племянница. «Ну помнишь, – вспомнила она, – нас в школе заставляли учить слова Гоголя о нём? “Пушкин – это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет”».

Скажу честно, я эту почти каноническую фразу забыл. Но меня будто ожгло, когда её снова услышал. Просто тут же вспомнил, как однажды по телевизору один из любимых композиторов моего детства Давид Тухманов пел любовную лирику собственного сочинения на стихи… Александра Сергеевича Пушкина. Лучше бы он этого не делал. Юноша «со взором горящим» в интерпретации убелённого сединами талантливого композитора получался не то изведённым в тень от «чувств-с», не то комичным. И хотя поэзия великого Пушкина была сохранена, она не воспринималась как пушкинская.

Думаю, это выступление выветрилось бы из памяти, наконец, с кем из талантливых людей не случаются казусы, если бы не очередной день рождения Пушкина. Его участники из Улан-Удэ сочинили или переложили рэп на стихи поэта: «Я помню клёвое мгновенье, меня вштырила ты». Дальше цитировать не могу. Просто из уважения к таланту Пушкина...

А вот к выставке Пушкина в стиле боди-арт на московском «Винзаводе» у меня лично ни интеллекта на её понимание, ни воспитания на уважение к её «творцам» и организаторам не хватает. Быть может, не музой, а «бизнесвумен» Пушкина Анну Керн, а «клевой герлой» Наталью Гончарову с некоторой долей иронии современники называть и изображать на арт-полотнах могут. Но зачем эти аллегории вкладывать в уста якобы постмодерниста  Пушкина? Одно дело, когда эти картинки и парафразы как на конвейере выходят в исполнении испражняющихся в остроумии «Камеди клаб» или «Кривого зеркала». И совсем иное – когда на новоязе начинает говорить и писать будто бы Пушкин.  

Вот тут – стоп. Это подмена смыслов. 

Всё же СМИ, включая главных носителей – ТВ и Интернет, современный язык, разумеется, развивают, но к русской литературной норме, автором и создателем которой  является Пушкин, не приближаются. Язык новых СМИ, особенно Рунета, лишён продуманной формы и красоты. В условиях глобализации и сокращения пространства и времени он вырабатывает единые стандарты языка, упрощает его. Но ускорение и упрощение общения не всегда служат пониманию. Афористичность изложения, правильность и законченность речи становятся вторичными по отношению к задачам коммуникации. Нет времени обдумывать сложные случаи правописания, обыгрывать образы или блистать языковыми находками. Как раз всем тем, что развивает язык и культуру, что сформировалось в эпоху Пушкина – пушкинская литературная норма русского языка. Она длится до сих пор. И до Пушкина реформировали язык. И после него, как видим, тоже. Но новаторство поэта состоит в том, что он всё разрешил, сделав главным источником постоянного обновления литературной нормы живой разговорный русский язык. Он допустил использование в литературных текстах церковнославянских элементов, иностранных заимствований, живой разговорной речи, что по тем временам считалось вульгарным. Но главное – Пушкин выработал принципы соразмерности русской речи, сделав литературный текст  благородно простым  и точным по мысли.

Наверное, спустя более чем 200 лет, простота мысли через рэп, Интернет, боди-арт и иные инструменты цивилизации совершенствует простоту и точность выражения мысли. Однако и тенденция просматривается – всё чаще такого рода реформаторы языка говорят о том, что пушкинский период в развитии литературной нормы заканчивается. И теперь новая литературная норма будто бы создаётся как раз на телевидении и в набирающем силу и влияние Рунете.

– Увы, житель виртуальной деревни или пользователь Сети превращается в псевдоуниверсала и лженоватора, – считает Мария Иванова, член Союза писателей России, профессор Литературного института имени Горького. – Он всё знает, всё умеет, но не по-настоящему. Сеть, с одной стороны, разрушает национально-культурную традицию, языковую в том числе, не развивая сознания, с другой – позволяет каждому пользователю быть новатором. Например, любой художественный текст предполагает соавторство читателя. Талант мастера в том и состоит, чтобы допустить читателя до соавторства, но не дать ему исказить текст. А в Интернете мы можем не только найти нужную информацию, найти единомышленников, пообщаться с ними и подобное, но и создать свой оригинальный текст, стать автором. И псевдоуниверсал считает, что создаёт новый язык или новую «продвинутую» стилистику общения, а на самом деле это всего лишь иллюзия. 

Хотя не только Иванова, многие филологи и лингвисты признают, что Интернет продолжает пушкинскую традицию обогащения русского языка теперь уже за счёт глобализации. При этом оговариваются: Сеть только для образованного человека  открывает большие возможности. Только люди обширных знаний могли придумать аську вместо ICQ (айсикью), мыло или Емелю вместо e-mail. Так и есть: кто из невежественных людей может  знать о существовании и образовании олбанского языка или так играть с языком? Но пользуются этим все, полагая, что они крутые универсалы.

Так что, вероятно, Пушкин, живи он сегодня, пользовался ТВ и Интернетом как инструментом  – как печатаной машинкой или гусиным пером, поскольку Сеть сама по себе не даёт ни необходимого интеллектуального развития, ни должного образования. А значит, она не может развивать русскую литературную норму. Она просто влияет на неё, приспосабливая «великий и могучий», современную литературную норму, которую сформулировал Пушкин, к эпохе высоких технологий ХХI века. Правда, если вспомнить, как день рождения Пушкина отмечают рэперы, постмодернисты и даже популярные композиторы, то надо признать, что влияние высоких технологий на русский язык происходит с некоторыми утратами смысла и нарушением принципов соразмерности. Но если потом почитать Пушкина – любое с детства знакомое стихотворение, – всё встаёт на свои места.

Владимир Емельяненко