«... Сталин неожиданно прервал молчание.

– А почему у вас нет кадров? – спросил он, вынув изо рта трубку и в упор глядя на своих собеседников.

Алексий и Николай смутились: всем было известно, что "кадры" перебиты в лагерях. Но митрополит Сергий не смутился. Старик ответил:

– Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом Советского Союза.

Довольная усмешка тронула усы диктатора. Он сказал:

– Да, да, как же... Я семинарист. Слышал тогда и о Вас. (В те годы, когда Сталин был семинаристом, митрополит Сергий, будущий патриарх, был ректором Санкт-Петербургской духовной академии. – Ред.).

Затем он стал вспоминать семинарские годы... Сказал, что мать его до самой смерти сожалела, что он не стал священником. Разговор диктатора с митрополитом принял непринуждённый характер. Затем после чаепития началась деловая беседа, затянувшаяся до трёх часов ночи.

... В конце беседы престарелый, больной митрополит был страшно утомлён. Сталин, взяв митрополита под руку, осторожно, как настоящий иподиакон, свёл его по лестнице вниз и сказал ему на прощание следующую фразу: "Владыко! Это всё, что я могу в настоящее время для Вас сделать", – и с этими словами простился с иерархами».

Беседу И. В. Сталина с церковными иерархами 4 сентября 1943 года многие историки, как церковные, так и светские, называют исторической, рассматривая её как один из важнейших шагов в деле нормализации отношений между Православной церковью и Советским государством. В ходе этой встречи де-факто был санкционирован созыв Архиерейского собора (8 сентября 1943 г.), на котором митрополит Сергий был избран Патриархом всея Руси. Чуть позже возобновилось издание «Журнала Московской патриархии», а 8 октября того же года был образован Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР во главе с Г. Г. Карповым.

На Архиерейском соборе вновь избранный патриарх Сергий выступил с докладом о патриотическом служении Церкви в годы войны. Доклад этот, как и сама концепция «патриотического служения», до сих пор вызывает жаркие споры, причём по одну сторону баррикад часто оказываются непримиримые идеологические противники. Позицию тогдашнего церковного руководства одобряют и нынешние высшие иерархи РПЦ, и современные «советские патриоты». А либералы и их антиподы, «белые» патриоты-почвенники, наоборот, осуждают за излишний конформизм в отношениях с «богоборческой властью», которая, если и позволила Церкви «дышать», то исключительно с конъюнктурными целями. Патриарха Сергия нередко осуждают за действия, направленные на полное подчинение Церкви советской власти, лишь с разрешения которой РПЦ и смогла начать своё патриотическое служение в годы войны. Действия советского руководства объясняются исключительно сложившейся конъюнктурой. А само «церковное возрождение» априори расценивается как временное и весьма поверхностное.

Такое утверждение не лишено определённого «рационального зерна». Несмотря на все изменения в «церковной политике» государства, официальная борьба с религией, атеистическая пропаганда, преследования иерархов и простых верующих продолжались. Усилился и государственный контроль над деятельностью Московской патриархии.

Что касается действий советского руководства в «церковном вопросе», то они, действительно, во многом были продиктованы конъюнктурными соображениями. Ведь с первых дней войны на оккупированных территориях началось стихийное возрождение религиозной жизни. Вновь открывались православные (и не только) храмы, создавались церковные приходы. В общей сложности к 1943 г. в занятых врагом областях действовало 6500 православных храмов, в то время как на всей остальной территории СССР – 3329. Многие церкви на оккупированной территории восстанавливались с помощью немецкой армии, а на церемониях их открытия присутствовали офицеры и генералы вермахта. Так, на освящение восстановленного храма в Борисове (Белоруссия) прибыл командующий группой армий «Центр» Ф. фон Бок с офицерами своего штаба.

Однако помощь в открытии храмов, в налаживании религиозной жизни на оккупированных территориях была, скорее, частной инициативой отдельных немецких офицеров и штатских чиновников. Высшее руководство гитлеровской Германии, на словах предоставляя жителям оккупированных территорий полную свободу совести, на деле разрешало деятельность лишь лояльных к оккупационных властям религиозных организаций. Ещё до начала войны Гитлер специальным распоряжением запретил проведение «на Востоке» любых несанкционированных антирелигиозных мероприятий. В то же время немцы настойчиво «рекомендовали» священникам проводить особые молебны за «победу германского оружия» и вообще всячески выражать верноподданнические чувства к Третьему рейху. Оккупационные власти всемерно поддерживали раскольнические течения внутри Православной церкви, и в первую очередь в «нерусских» областях. В частности, германская администрация одобрила учреждение «самостийной» Украинской автокефальной православной церкви во главе с архиепископом Александром и епископом Владимиро-Волынским Поликарпом. Священнослужители, заявлявшие о своём стремлении сохранить отношения с РПЦ (Московской патриархией), поддерживавшие патриотическую позицию митрополита (с 1943 г. патриарха) Сергия, всячески притеснялись.

Показательно, что германские власти не старались привлечь к деятельности на оккупированных территориях представителей Русской православной церкви за границей, многие иерархи и прихожане которой были настроены резко антисоветски и надеялись на крушение «богоборческой власти» в результате победы Германии в войне. Стоит отметить, что и в наши дни многие историки и публицисты, как минимум лояльно относящиеся к деятельности генерала Власова и иных «добровольцев», служивших у немцев, до сих пор сетуют по поводу этой «ошибки» германских властей, равно как и из-за «недальновидности» немцев в религиозном вопросе в целом, что якобы не позволила Германии завоевать симпатии значительной части населения оккупированных (освобождённых от большевизма) территорий. Здесь будет уместным вспомнить известное высказывание Гитлера о том, что немцы Россию не освобождают, но завоевывают. Соответственно, и налаживание полноценной религиозной жизни в занятых восточных областях никоим образом не входило в их планы. А церковные вопросы рассматривались немцами исключительно в русле их общей политики на оккупированных территориях.
Деятельность православных священников в занятых немцами областях, их вынужденное сосуществование с оккупантами не могли не привлечь внимания советских органов госбезопасности. Впрочем, в тех условиях, в обстановке военного времени по-другому и быть не могло. Уже в 1942 году в целом сложилась система сбора информации о положении дел на оккупированных территориях, в т. ч. о деятельности церковных иерархов и простых священников. После освобождения все они подвергались тщательной проверке, а многие из них были привлечены к ответственности за свою деятельность в период оккупации.

Репрессии против находившихся на оккупированных территориях священнослужителей далеко не всегда были действительно обоснованными. Их сотрудничество с оккупантами было, и это стоит повторить ещё раз, вынужденным, «продиктованным обстоятельствами непреодолимой силы», ограничивалось чаще всего вопросами организации приходской жизни, иными словами, выполнения священниками своих прямых обязанностей. Конечно, были среди них и коллаборанты, и пострадавшие от советской власти и потому симпатизировавшие немцам. Но в целом православное духовенство с первых же дней войны занимало патриотические позиции.

Хорошо известно, что уже 22 июня 1941 года, в день памяти Всех Святых, в земле Российской просиявших, митрополит Сергий обратился с посланием к «пастырям и пасомым Христовой православной церкви», в котором призвал их к защите Отечества от «врагов православного христианства». 26 июня Патриарший Местоблюститель отслужил в Елоховском Богоявленском соборе Москвы молебен о даровании победы русскому воинству. Вскоре повсеместно начались добровольные сборы верующими пожертвований для нужд фронта. В первый год войны православные приходы Москвы передали в Фонд обороны более 3 млн рублей, верующие из г. Горького (ныне Нижний Новгород) – 4 млн, из Куйбышева (Самары) – 2 млн. В 1942 г. начался массовый сбор средств на строительство танковых колонн. Первая из них, получившая название «Дмитрий Донской», 7 марта 1944 года была передана митрополитом Николаем Красной армии. Верующие из Новосибирска собрали 110 тыс. рублей на изготовление самолётов для эскадрильи «За Родину!». Всего же в годы войны православными верующими было собрано и передано в Фонд обороны более 300 млн рублей.

Православной церковью был учреждён особый Фонд помощи детям, сбор средств для которого проводился во всех действовавших храмах. При возрождавшихся монастырях создавались госпитали и детские дома. Многие оставшиеся в тылу верующие, и в первую очередь женщины, добровольно шли работать в обычные госпитали.

На оккупированных территориях многие священнослужители и православные-миряне становились разведчиками и связными партизанских отрядов и подпольных групп. Несколько сотен из них за свою деятельность были арестованы и казнены немцами.

В ноябре 1942 года митрополит Николай был введён в состав Чрезвычайно государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Он неоднократно выезжал в составе делегаций ЧГК в только что освобождённые районы. А в территориальных подразделениях комиссии работали многие иерархи и священники РПЦ, собравшие обширные материалы не только о материальном ущербе, нанесённом за время оккупации православным храмам и монастырям, но и о подвигах многих клириков и мирян. Впрочем, эти и другие факты в настоящее время хорошо известны, поэтому ограничимся их кратким перечислением.

Курс руководства РПЦ на сотрудничество с советской властью в годы войны, иногда именуемый «политикой соглашательства с Советами», как уже отмечалось, нередко подвергается критике, причём с разных идеологических позиций. Сергия и его преемника Алексия, избранного патриархом в феврале 1945 г., обвиняют даже в том, к чему они не имели (да и не могли иметь) никакого отношения. Например, в одобрении «оккупации» восточно-европейских стран, в безоговорочной поддержке государственной религиозной политики, результатом которой якобы стало формирование «привилегированной касты верующих при режиме воинствующего атеизма». При этом почему-то забывается, что политика – это искусство возможного. И Сергий, как предстоятель РПЦ, полностью использовал все имевшиеся в тех конкретно-исторических условиях возможности для возрождения Церкви, для налаживания религиозной жизни в СССР. Кроме того, Сергий был не только первоиерархом Православной церкви, но и патриотом своей страны, подвергшейся нападению врага. В данном случае история действительно не знала сослагательного наклонения. А любые попытки вместить историю в «прокрустово ложе» любой схемы ни к чему хорошему, как известно, не приводят.