Дело в вещах более простых. Лошадь и собака знакомы всякому. Но кто помнит общеупотребительные у писателей былых времён, а ныне известные лишь специалистам, да и то не всем, слова, обозначающие, скажем, их окраску. Или — по-учёному — масть. Давайте вспомним из великой русской литературы: чалый, сивый, саврасый, чубарый, муругий, буланый, мухортый, подласый... Что сё есть, как говорил классик? Вот то-то и оно.

А если спуститься на уровень не словесного, а предметно-повседневного ряда? В последние десятилетия он подвергся интенсивному размыванию, в особенности волной под жутковатым названием «глобализация». В какую страну ни приедешь — одинаковые гаджеты, телевизоры, холодильники, пылесосы, утюги и прочее. Жить с ними, конечно, куда проще и безбеднее, и всё же...

Проблема, несомненно, есть, и решают её по-разному. Есть книга замечательного москвоведа Юрия Федосюка, которая так и называется — «Что непонятно у классиков», но вышла она абсолютно микроскопическим тиражом. А поскольку автора давно нет с нами, то переиздания «пробивать» некому.

Есть всевозможные выставки. Жаль только, что некоторые и даже многие из них — при несомненно высоком качестве экспонатов — скорее отдаляют созерцающих их от представляемого ими мира.

Есть масса туристических маршрутов, включающих — в разного рода «исконных» деревнях и сёлах — знакомство с бытом предков. Однако турист есть существо, обычно очень ограниченное во времени, так что знакомство получается таким, что... право, лучше бы его не было вообще.

Но читателя-посетителя возраст возрасту рознь. Если с незнакомым словом или понятием встречается человек взрослый, он может на большем или же меньшем расстоянии от этой встречи посмотреть энциклопедию, словарь или попросту при случае влезть в Интернет.

А вот дети? Помните незатейливую песенку конца восьмидесятых: «Нет, нет, нет, нет, мы хотим сегодня, нет, нет, нет, нет, мы хотим сейчас!» И это притом, что литература литературе ведь тоже рознь. Многие некогда и по заслугам популярнейшие вещи из литературы «взрослой» увядают на глазах, а детские стихи — Чуковского, Маршака, Барто, Маяковского, Берестова (к которым сегодня по праву добавились Введенский, Хармс, Мандельштам, Блок) — «как древо жизни, зеленеют».

Удивительным образом все эти «розни» сегодня сошлись и пересеклись в Музее Москвы на совсем небольшой выставке «Коромысло, примус, прялка: выставка книг и вещей для смышлёных детей», созданной Полиной Жураковской и Еленой Солозобовой.

Никакого занудства, никакого нравоучительства, а главное — абсолютно никакой скуки. Всё просто, весело и наглядно. И подкреплено, во-первых, иллюстрациями корифеев детской книги — Владимира Лебедева и Владимира Конашевича, а для особо любопытных взрослых — полезной информацией о лучших её издателях за последние полвека.

На стенке — стихи. Голоса поэтов, начиная с Пушкина. «Старик ловил неводом рыбу, старуха пряла свою пряжу». Чем пряла? Прялкой — вот она, на стенде. Можно попробовать, каково было русским девушкам былых времён.

Или ещё один предмет, не через один век пробившийся, — коромысло. И к нему вдобавок два ведра — только не современных, почти невесомых, из пластмассы. А «старого закала» — сбитых из деревянных дощечек. 

Эстафету великих детских поэтов продолжает Самуил Яковлевич Маршак:

Из этого списка до сегодняшнего дня едва дотянули только тетрадь и карандаш.

Где те портфели, годившиеся и для переноски учебников, и для вразумления зарвавшегося одноклассника? Перо, говорите? А зачем? Совсем недавно в одной цивилизованной европейской стране заявили, что перестанут учить своё подрастающее поколение писать: обращению с клавиатурой любой научит!

А при слове «промокашка» вспоминают разве что малоприятного героя известного сериала, а сам предмет не без гордости (последняя в Москве!) показывается по соседству на выставке, посвящённой советскому детству. Резинка, она же ластик, где ты? Всё здесь же — на выставке для смышлёных детей.

Благодаря тому же Маршаку современный ребёнок может открыть для себя вещи и вовсе экзотические. Даже для его дедов!

В пору, когда весь мир завален грошовой китайской обувкой, трудно представить, что в двадцатые годы любая обувь была настолько дорога, что для её повседневной защиты использовали вязаные или сшитые из плотного материала чехлы без подошв, закрывавшие щиколотки, иногда доходившие до колена, надевавшиеся поверх ботинок и застёгивавшиеся на пуговицы сбоку. То есть гамаши, обрезанный до щиколотки вариант которых звался калошами. «Лошадь купила четыре калоши — пару хороших и пару поплоше», — поддержит другой известный детский поэт.

Ну и куда же детям, даже современным, без Корнея Ивановича Чуковского? Думаю, у большинства из нас первым стихотворением в жизни был — и у скольких поколений ещё будет! — «Мойдодыр».

Можно, конечно, прочесть, что ушат — это кадка с двумя ушами на верхнем срезе, в отверстия которых продевается палка для подъёма или ношения, а лохань — деревянный или металлический сосуд круглой и овальной формы с невысокими краями. Но потрогать, пощупать руками — куда как лучше.

А как венец — настоящий король самоцветного быта детских поэтов-классиков в ту пору, когда сами только-только вышли из детства. Короля зовут Примус. Он же бесфитильный нагревательный прибор, работавший на жидком топливе и казавшийся в первой половине прошлого века верхом технического прогресса на кухне. «Может быть, у меня полный примус валюты!» — булгаковский кот знал, о чём говорил. Жаль только, что мастер-класса с примусом в музее не проведёшь — никакая пожарная охрана не допустит...