В восприятии части русских эмигрантов начавшаяся 30 ноября 1939 года советско-финская («зимняя») война была очередным раундом «белой» антибольшевистской борьбы. И в этом смысле она мало чем отличалась от гражданской войны в Испании. Сотрудник юго-восточного отдела РОВС Н. Цуриков писал в одной из своих аналитических записок, что «все события, где бы и между кем бы они не происходили, интересуют нас, прежде всего, с одной точки зрения: приближают они или отдаляют освобождение русского народа». На этот раз события разворачивались на территории бывшей Российской империи, в непосредственной близости от советских границ. Забегая вперед, отметим, что последнее обстоятельство стало существенным препятствием в реализации военных планов белой эмиграции.

Кроме того, с началом «зимней» войны у эмиграции наконец-то появилась реальная возможность собрать более или менее достоверные сведения о повседневной жизни в СССР, о настроениях советских людей, в первую очередь военнослужащих РККА, об их отношении к «большевистскому режиму». В роли носителей подобной информации, как несложно догадаться, выступали советские военнопленные и перебежчики. Уже в декабре 1939 года в Финляндию прибыли представители эмигрантских организаций, в том числе Русского общевоинского союза. С разрешения финского командования они посещали лагеря военнопленных, где занимались изучением «общественного мнения».

Ещё одним источником сведений стали письма, изъятые у военнопленных, а также найденные на трупах советских солдат. Впоследствии они легли в основу нескольких исследований, наиболее значимым из которых стала изданная в Нью-Йорке в 1944 году книга В. М. Зензинова «Встреча с Россией. Как и чем живут в Советском Союзе. Письма в Красную армию. 1939-1940». В предисловии к своей работе В. М. Зензинов пишет, что «в известном смысле весь публикуемый материал по-настоящему может быть понят только теперь, после войны России с Германией. Для внимательных исследователей этот материал будет неоценимым и незаменимым источником для знакомства с людьми, живущими в России, и для их понимания».

Практически все авторы подобных исследований особо отмечают пессимизм и «подавленные настроения», свойственные, по их мнению, большей части населения СССР и связанные, прежде всего, с непростыми условиями повседневной жизни. «Письма (на фронт. – ред.) полны подробностей о жизни в колхозе, полны жалоб на тяжёлую жизнь, на высокие налоги, на отсутствие товаров, дороговизну, на отсутствие одежды и обуви и невозможность достать новую, на затруднения в деле получения пособия, на тяжёлые заработки. О многом говорит уже один тот факт, что повседневным заботам о существовании уделено в этих письмах со всех концов Советского Союза столько места и столько внимания», – пишет, например, В. М. Зензинов.

В то же время многие побывавшие в Финляндии эмигранты, и в первую очередь представители РОВС, на основании этих сведений делали далеко идущие выводы о существовании в СССР серьёзной внутренней оппозиции, которая, по их мнению, должна была ещё более усилиться после демобилизации красноармейцев, участвовавших в финской кампании, а также после возвращения военнопленных. «Все эти люди в равной мере явятся самыми страшными пропагандистами – обличителями власти, доведшей страну до такой победы. Дело не в повышении ненависти к власти. Ненависть к власти в СССР вряд ли можно ещё увеличить. Вернувшиеся сделают другое. Во-первых, они расскажут, что в СССР не лучше, а в сто раз хуже, что есть страны, где людей не заставляют жить по-звериному. И все расскажут о своём фактическом поражении, то есть о слабости власти, сильной при встрече с безоружным населением и беспомощной с вооружённым стойким противником. И тем самым, может быть, сделают самое главное: рассеют гипноз всесильности и непобедимости власти, а следовательно, гипноз безнадёжности борьбы», – отмечается в упомянутой аналитической записке Н. Цурикова.

Последняя фраза приведённого выше отрывка – своего рода квинтэссенция умонастроений представителей «непримиримого» крыла белой эмиграции, в конце 30 – начале 40-х годов всё ещё надеявшихся на возможность свержения советской власти  в результате внешней агрессии и, соответственно, рассчитывавших принять участие в вооружённой борьбе с большевизмом. Подобные выводы, как уже говорилось, в основном делались на основании изучения умонастроений военнопленных и перебежчиков, т. е. людей, находившихся в подавленном состоянии и со страхом ожидавших собственной дальнейшей участи, либо изначально враждебно относившихся к советской власти. Будущее показало, что расчёты на антибольшевистские настроения красноармейцев и недовольство советским строем значительной части населения страны оказались несостоятельными. Причём это относится не только и не столько к советско-финляндской, сколько к советско-германской войне.

Правда, некоторые деятели РОВС более трезво оценивали происходящее. Так, главный редактор печатного органа союза журнала «Часовой» В. В. Орехов писал в одной из своих статей: «Наш долг, долг русской эмиграции – принять посильное участие в борьбе с большевизмом всегда, везде и при всяких обстоятельствах. Не надо преувеличивать свои силы: никаких армий и никаких корпусов мы выставить не сможем, единственно, что можно сделать – это создать значительный русский отряд под нашим флагом, который привлечёт к себе русских людей, ненавидящих советскую власть. И если Финляндия захочет нашей помощи, мы должны будем вложиться в эту борьбу, памятуя, что каждая пуля против Красной армии нам выгодна, каждый удар по большевикам идёт на пользу России и каждая неудача Сталина – радость русского народа».

Русский отряд в составе вооружённых сил Финляндии был создан в феврале 1940 года при активном участии бывшего технического секретаря Политбюро ЦК ВКП(б) Бориса Бажанова. Он эмигрировал из СССР ещё в 1928 году, а двенадцать лет спустя приехал в Финляндию по приглашению К. Г. Маннергейма, который в ходе встречи, состоявшейся 15 января, дал согласие на создание русских антисоветских формирований. Позднее Бажанов писал в своих мемуарах о желании создать Русскую народную армию из военнопленных, «не столько, чтобы драться, сколько, чтобы предлагать подсоветским солдатам переходить на нашу сторону и идти освобождать Россию от коммунизма». Ставка опять же делалась на антибольшевистские настроения красноармейцев и гражданского советского населения. «Я хотел катить снежный ком на Москву, начать с тысячей человек, брать все силы с той стороны и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями».

Однако никакого «снежного кома», разумеется, не получилось. И даже ту тысячу человек, с которой Бажанов хотел начать «поход на Москву», ему собрать не удалось. После аудиенции у Маннергейма бывший технический секретарь Политбюро направился в один из лагерей для пленных красноармейцев, в котором находилось около 500 человек. В своих воспоминаниях Бажанов пишет, что практически все они были настроены антикоммунистически. Однако, судя по другим источникам, в том числе и эмигрантским, многие военнопленные пребывали в растерянности и не отличались восприимчивостью к пропаганде, тем более что условия в финских лагерях были хоть и суровыми, но, в целом, сносными. Поэтому пленные не стремились записываться в «добровольческие» отряды, чтобы любой ценой вырваться из-за колючей проволоки, как то происходило впоследствии в немецких лагерях.

В итоге удалось сформировать отряд численностью около 200 человек. Офицерами в нём были исключительно эмигранты. Кстати, рядовые должны были обращаться к ним «гражданин командир». В конце войны отдельные подразделения отряда были отправлены на фронт. Одно из них, численностью около 30 человек, пробыло на фронте около 10 дней и, если верить сообщениям в эмигрантской прессе, смогло «распропагандировать» около 200 красноармейцев.

Другой подобный отряд был сформирован и отправлен на фронт в самом конце войны. Его численность также составляла около 200 человек. Рядовыми в нём служили бывшие военнопленные, а офицерами были опять-таки эмигранты, в том числе и выпускники специально организованных в Праге и Братиславе военно-научных курсов, численность слушателей в которых составляла соответственно 124 и 30 человек. Руководители РОВС справедливо считали, что лояльность советских офицеров и технических специалистов по отношению к «режиму» в целом выше, чем у рядовых, и пытались организовать подготовку кадров для «добровольческих» формирований из числа эмигрантов. Однако эти кадры оказались невостребованными ввиду скорого окончания войны, и весной 1940 года курсы были закрыты.

Всего же планировалось сформировать шесть «добровольческих» отрядов. В будущем их предполагалось развернуть в так называемую Русскую народную армию. Однако создать их до окончания войны не успели, тем более что финское командование не стремилось форсировать процесс формирования русских частей. Маннергейм, хотя и санкционировал их создание, трезво оценивал и «военные» возможности белой эмиграции, и настроения большей части военнопленных и перебежчиков, а главное – шансы своей страны в войне против СССР. Он понимал, что придётся заключить мир на невыгодных для себя условиях, одним из которых станет выдача всех добровольцев. Сами они также сознавали, что в маленькой, граничащей с Советским Союзом стране у них не так много возможностей скрыться и избежать тем самым репатриации.

Что касается одного из главных инициаторов формирования «народной армии» Бориса Бажанова, то он после окончания войны выступал с лекциями перед членами различных эмигрантских организаций, делился с ними полученным в Финляндии опытом «вооружённой борьбы за национальную Россию». А в июле 1941 года прибыл в Берлин на конфиденциальную встречу с министром по делам оккупированных «восточных территорий» А. Розенбергом. Согласно воспоминаниям Бажанова, в ходе беседы он сказал Розенбергу: «Если вы будете вести войну против России, а не против коммунизма, русский народ будет против вас, и вы проиграете». Так, собственно, и получилось.