Фестиваль камерной музыки «Возвращение» пройдет в Рахманиновском зале столичной консерватории одиннадцатый раз. Четыре январских концерта, когда-то задуманных в качестве рождественского «сбора друзей» из российских и зарубежных музыкальных ВУЗов, стали традиционным событием, информирующим Москву о музыкантах нового поколения, - тех, кто в мире без границ отстаивает честь «русской исполнительской школы».

Зачем Оуэн выучил русский

О «Возвращении» говорят, что ни формально, ни содержательно фестиваль молодежным не является. «Возвращение» хвалят за респектабельные манеры и бодрый дух. Отмечают ровное, без надрыва отношение «возвращенцев» к «отъездам-приездам» - теме, неизбежно сопровождающей звезд музыкальной эмиграции 70-х. Почетно звучат и намеки на способность «Возвращения» составить конкуренцию некогда главному зимнему фестивалю Москвы - «Декабрьским вечерам Святослава Рихтера» с их сокровенной идеей избранничества «рихтеровского круга».

И все-таки внушительная сумма уже написанного и сказанного о «Возвращении» не отменяет главного: это единственный академический фестиваль России, который, объединяя отечественных и обучившихся за рубежом музыкантов, системно знакомит публику с новой генерацией русских исполнителей. Когда «Возвращение» начинали, им было 20, теперь им – 30 лет.

В 1998-м «Возвращение» стартовало как инициатива снизу. «Не было никакого запроса на фестиваль, - вспоминают его идеологи и руководители Роман Минц и Дмитрий Булгаков, - мы придумали и сделали фестиваль для себя».

- Чем руководствовались?

- Отсутствием жизненного опыта и желанием поделиться своими открытиями мира.

- А как же материальная составляющая фестиваля?

- Покупая билеты в Москву и выступая без гонораров, ребята с самого начала поддержали фестиваль финансово.

Ни в советской, ни в постсоветской практике еще не было фестиваля, организованного 20-летними студентами космополитских взглядов, разных систем обучения и стран обитания по одному-единственному признаку, который  правильнее назвать даже не национальным, а языковым. В смысле легкости нахождения общего языка - требования, диктуемого самой сутью камерной музыки, культуры в корне домашней («camera» в переводе с итальянского «комната»), пропитанной партнерским единомыслием и расположением друг к другу.

Костяк инициаторов и первых участников «Возвращения» сплотился в Гнесинской школе Москвы, затем пополнялся на магистралях и перепутьях обучения в Германии, Англии, Испании, Франции и России сверстниками из бывших союзных республик. «Как ни странно, - отмечает Роман Минц, - в Англии студенты-иностранцы легко сближаются друг с другом, у меня дома целая коммуна была – болгарин, украинец, японка. Что характерно, англичан среди нас не водилось».

Хотя впоследствии на «Возвращении» возник и англичанин – пианист Чарльз Оуэн. Основательный, как типичный представитель Старого Света, и всегда заметно волнующийся, Чарльз Оуэн стал одним из завсегдатаев фестиваля. Влюблен в Россию, в русскую музыку и публику, которую благодарит исключительно по-русски: выучил язык.

Русские лондонцы

Более точное название фестиваля – Homecoming. То есть «Возвращающиеся». Совсем как ласточки Андерсена или грачи Саврасова. Одна из первых «стаек» возникла в знаменитой лондонской Guildhall School of Music and Drama, где встретились  гнесинец-скрипач  Роман Минц, рижская виолончелистка Кристина Блаумане и альтист из украинского Краматорска, факультативно обучавшийся еще и дирижированию, Максим Рысанов. В 1999-м в Guildhall School они создали трио ASCH. Тогда же выступили в Москве на втором «Возвращении». В названии трио зашифрована суммарная анаграмма Арнольда Шенберга – венского новатора начала ХХ века и Альфреда Шнитке – советского нон-конформиста второй половины столетия. Весь камерный ХХ век у них в кармане. Играй – не хочу! Играют, конечно, и более раннюю и совсем новую музыку. Вместе и раздельно.

У Максима Рысанова карьера солиста стопроцентно сложилась. Афиши с его именем, некогда известным лишь публике «Возвращения», теперь встретишь всюду. Даже первый альт мира - Юрий Башмет признал в Рысанове «достойную смену». 

У Кристины Блаумане - концертмейстера виолончельной группы в «Кремерата Балтика» (оркестр Гидона Кремера) и востребованной солистки – тоже все в порядке. Маршруты ее выступлений – от нью-йоркского Карнеги-холл до австрийских Зальцбурга и Локкенхауза. Партнеры – от звездного коллеги по инструменту Йо-Йо-Ма до звездного скрипача Николая Цнайдера и дирижеров Льва Маркиза, Томаса Зандерлинга и Гидона Кремера.  В свои сольные программы она включает латвийских авторов и молодых композиторов постсоветской волны. Не боится эксперимента: исполняет даже ту музыку, где пение виолончельное дополняется пением вокальным.

У  Романа Минца путь особенный. Как уже упоминалось, он руководит фестивалем «Возвращение», играет в трио ASCH, записывает диски на лейбле Quartz records (там же вышли диски «возвращенцев» Бориса Андрианова, Рэма Урасина, Кристины Блаумане, Дмитрия Булгакова, Якова Кацнельсона и др.), но создается впечатление, что он словно надо всем этим.

Пожалуй, не ошибусь, признавая его музыкантскую позицию частью более общей - человеческой, а карьерный успех – лишь частью куда более весомого понятия «репутация». Среди его авторитетов с удивлением слышишь имена пианистки Марии Вениаминовны Юдиной, миссионерски оппонировавшей сталинскому режиму, и Филиппа Хиршхорна - нон-конформиста эпохи брежневского застоя. «Неформалы были всегда!», - утверждает Роман Минц и ни на какие заигрывания с либеральными иллюзиями современности не идет. 

Скрипач Минц - ученик профессора Феликса Андриевского по Королевскому колледжу Лондона, дополненному образованием в Guildhall School – вырос абсолютно несгибаемым в музыке и в жизни. Он не рвется в дамки, не надувает щек и не трубит о проводимых в Лондоне акциях поддержки Фонда развития русской камерной музыки «Возвращение». Однако без него у фестиваля не было бы таких ошеломляющих концертных программ, таких безотказных участников евро-класса и так последовательно адаптируемых к Москве композиторов - Елены Лангер  (первый резиденц-автор лондонского театра «Алмейда») и Артема Васильева, осевшего в Лондоне лидера новой русской академической волны.

Билет до тихой Европы и обратно

На карте былого студенчества «возвращенцев» более семи заграничных ВУЗов. Время общего обучения, - и так более продолжительное, чем у немузыкантов, - увеличено от семнадцати стандартных (в России) до двадцати и более лет. Однако на «Возвращении» никто не важничает. Вторая руководящая половина фестиваля - гобоист Дмитрий Булгаков даже о поступлении в Высшую школу музыки Детмольда рассказывает как о чем-то обыденном: «Пишешь заявку заранее. Если устраиваешь приемную комиссию как исполнитель, все остальное происходит само собой. Когда, например, писал пару вступительных тестов общего характера, не знал немецкого, - списал у соседа. Впрочем, если бы не прошел тесты, меня бы приняли все равно, задолженность досдал бы позже».

Самое любопытное в его рассказе – мотивация отъезда из Москвы: «В 1994-м, когда мне было 17 лет, я победил на конкурсе духовых в Питере. Останься я в Москве, все было бы предсказуемо: консерватория, оркестр. Но у меня оставалось еще столько вопросов в профессии…» В 95-м уехал за ответами (и непредсказуемостью) в Германию.

Детмольдский профессор Булгакова – Гернот Шмальфус, знаток английской, немецкой и голландской гобойной школ, помимо прочего увлекался еще и Востоком, в частности, Японией. Суммарных впечатлений от сближения с ним оказалось достаточно, чтобы спокойно пережить темпо-ритмовый контраст между сумасшедшей Москвой и провинциально-покойным Детмольдом, где от дома до Высшей школы музыки пешего хода пятнадцать минут. «Мне, собственно, кроме занятий там расходовать себя было не на что», - поясняет Булгаков.

За результативность расходования «там» красноречиво говорит нынешняя деятельность Димы Булгакова «здесь». Он преподает в гнесинской alma mater и в консерватории. Помимо этого занимается фестивалем «Возвращение», исполнением камерной музыки, выпуском дисков (в частности, отгремевшей на фестивале, а затем прокатанной в Германии программы «Репрессированная музыка») и заказами диковинных переложений (вроде баховских «Гольдберг-вариаций», инструментованных Андреем Эшпаем для духового ансамбля). «Человек-холдинг» Дмитрий Булгаков плюс ко всему умница и большой дипломат. «Обучение на западе делает человека корректным», - рассуждает он в момент, когда я пытаюсь переформулировать его высказывание для интервью. Я говорю. Он молчит. Спустя время, остываю. Само собой, переформулировать мне не дали.

Культ культурной добавки

Сейчас сложно поверить в то, что фестиваль «Возвращение» разменял второй десяток, - еще живо удивление первым рождественским «сбором друзей» в 1998 году. Все лишь разводили руками. Откуда взялись прекрасная ансамблевая пианистка Екатерина Апекишева («из Израиля-я-я?») и модельная красавица Блаумане («так она из Риги или из Лондона?») Кто придал безукоризненную огранку виолончельному звуку Бори Андрианова или скрипичному - Бори Бровцына? Улыбки «нечаянной радости» гуляли на лицах гнесинских педагогов, раскланивавшихся с родителями недавних учеников, румянили щеки строгих газетных критиков и прочей публики. На дружеском сборе в Овальном зале Московского Союза Музыкантов кто-то вдруг красиво запел оперным меццо-сопрано. Рулады, картинно облокотившись на подоконник, выводит альтист Макс Рысанов, - такое у него хобби. Запомнился еще и этим.

Как бы там ни было, первое «Возвращение» отрецензировали похвально. Правда, не без сомнений: мол, хорошие дети, а дальше-то что? Теперь таких вопросов ни у кого не возникает. За одиннадцать лет все привыкли к лихим концертным сюжетам, незаигранной музыке, статным исполнителям и до отказа забитому Рахманиновскому – залу бывшего синодального училища.

Программы нового фестиваля, разумеется, неповторимы и разносторонни. Три тематических концерта – «Одержимость: сны, молитвы, видения…» (6 января),  «Стилизации: Музыка разных эпох и стилей» (8 января), «Киномузыка, ставшая академической и наоборот» (10 января) плюс традиционный заключительный «Концерт по заявкам» (12 января). Рассказано будет о многом неочевидном и, благодаря музыке, все-таки вероятном. Например, о способах композиторских «переодеваний» в костюмы других авторов («Стилизации») с «фальшивым» Пуньяни из «Классической тетради» виртуоза-мистификатора Фрица Крейслера, с «Гробницей Куперена» импрессиониста Равеля, испытавшего современное ему фортепиано клавесинными причудами эпохи барокко. А еще – Альфред Шнитке, Родион Щедрин и кумир современной музыки - Леонид Десятников.

Вытягивая из Минца с Булгаковым подробности, заранее облизываюсь и подлейшим образом провоцирую собеседников:

- Разве стилизации еще актуальны: постмодерн-то уже умер, а стилизация – главный его метод?

- При чем тут постмодерн, - реагирует Минц, - композиторам всегда хотелось прикинуться кем-то еще. Бах писал «Итальянские концерты», - он же не был итальянцем. А Крейслер! Безболезненно исполнял свои стилизации под фальшивыми именами – и ничего. А лишь подписал одно сочинение собственным именем, критики взвились: разве можно эту пошлость играть рядом с великими?!

 - А вот «сны, видения, молитвы», что-то тут депрессивное…

- Ну, депрессивные темы у нас уже были – «Музыка, написанная в период психических расстройств». Нет. «Сны, видения…» - это выход в пограничную область, когда человеку открывается нечто значительное.

Союзниками и доказательствами «значительности открытого» на открытие фестиваля призваны очень непохожие люди и их произведения: Александр Глазунов (и его квартет для духовых Il modo religioso), Эжен Изаи (и его Вторая соната для скрипки соло), Рави Шанкар (и российская премьера его раги, восхваляющей Господа), наконец, топовый аргентинский композитор с русской фамилией  Освальдо Голихов с «Видениями и снами Исаака Слепого» (тоже российская премьера).

Неукротимая свобода музыкальных движений на «Возвращении» постоянна. И постоянно обескураживает. Откуда такое владение музыкальной хронологией и знание биографических подробностей, скрепляющих музыку разных времен и народов? Почему «возвращенцам» так ясен Шнитке, в чьей музыке они слышат именно музыку, а не социальный манифест?  Когда он здесь жил-страдал, они же под стол пешком ходили!  (Ответ ищите в концертах 8 и 10 января).

Много, много еще вопросов к участникам «Возвращения» - фестиваля, который за дискутивность уважаешь еще сильнее. В подходе «возвращенцев» к музыке – всегда удовольствие от новых открытий, от фиксации неочевидного и связей настолько же нетривиальных и умных, насколько нетривиальны и умны сами исполнители, разомкнувшие вакуум «советской музыкальной школы» европейским опытом для того, чтобы целым поколением отстаивать право на существование… вот только уже не «советской», а вернувшейся на круги своя «русской исполнительской школы». В самом широком ее смысле.