Недавняя новость о современном переводе «Братьев Карамазовых» на японский язык, сделанном японским русистом Икуо Камеяма – хороший повод поговорить о переводах произведений русской литературы. И вообще о той жизни, которой живет русская литература, будучи переведенной на другие языки. Как правило, представления об этой жизни ограничиваются для нас признаниями приезжающих в Россию иностранных знаменитостей в том, какое потрясающее впечатление произвели на них Лев Николаевич Толстой (обычно -«Анна Каренина» или «Война и мир»), Федор Михайлович Достоевский (как правило - «Братья Карамазовы») или Антон Павлович Чехов (обычно без упоминания конкретных произведений). Признания эти делаются почти в обязательном порядке. Именно поэтому мы привыкли воспринимать этот интерес как некую постоянную величину. Часто это служит основанием для выводов вроде: «Любой культурный человек в мире преклоняется перед великой русской литературой». Однако, если попытаться вникнуть в детали, картина оказывается гораздо более сложной – а потому и более интересной.

Согласно данным, приводимым в японских СМИ, появление «Братьев Карамазовых» в новом переводе вызвало бум в книготорговле. С момента появления книги на прилавках во второй половине этого года продано уже 300 тысяч экземпляров издания, а Достоевский вошел в число самых продаваемых авторов, уступая лишь нескольким  наиболее популярным современным японским писателям. Отмечается, что такого успеха на японском рынке никогда не достигало ни одно классическое произведение – тем более, переводное.

Перевод Икио Камеямы – русиста, профессора токийского университета – действительно серьезная работа. Особенностью  нового перевода стало стремление приспособить текст Достоевского к особенностям современного японского языка, а также подчинить произведение более легкому для японского читателя ритму. Иными словами, переводчик постарался сделать все для того, чтобы текст было проще читать. Относится это и к ряду других новаций Камеямы – в частности, попытке несколько упростить и унифицировать имена героев (которых на протяжении романа называют просто по имени, имени и отчеству, а также несколькими уменьшительно-ласкательными именами, что почти невозможно разобрать нерусскому читателю).

Впрочем, новый перевод важен далеко не только взятым курсом на упрощение: все книги (новое издание выпущено в пяти томах) снабжены подробными комментариями Камеямы, а в качестве «бонуса» к тексту Достоевского прилагаются также предположения японского профессора о возможном развитии сюжета незаконченного романа.

Стоит отметить, что в самой Японии выход нового перевода вызвал противоречивую оценку в среде профессионалов. Например, коллега Камеямы по Токийскому университету, признанный русист Муцуёси Нумано заявил, что Камеяма стал «отцеубийцей» по отношению к своим предшественникам, создавшим традиции перевода Достоевского. Однако эта дискуссия велась на научном симпозиуме, это был спор двух авторитетных филологов, не разделяющих подходы друг друга, но не отказывающих оппоненту в знаниях и заслугах.

В любом случае беспрецедентный успех нового перевода сам по себе доказывает, что он был зачем-то нужен японскому читателю. Впрочем, для того, чтобы объяснить этот успех, необходимо отметить, что уже несколько лет признанные японские писатели тратили немало усилий для того, чтобы пробудить у японцев интерес к Достоевскому. Согласно данным, приводимым в статье газеты Asahi (приблизительный перевод «Удивительный ажиотаж: японцы размышляют о проблемах эпохи Достоевского»), в  2002 году в Японии произвела большой шум статья, в которой профессор токийского университета жаловался на то, что один из его студентов, выпускник престижной школы, задал ему вопрос, кто такой Федор Достоевский. После этого маститые японские писатели - как правило, ведущие свои колонки в газетах или журналах - стали посвящать свои заметки Достоевскому и рекомендовать читателям обязательно ознакомиться с его творчеством. В этой кампании принял участие, в том числе, писатель Кендзабуро Оэ. Свою лепту в  общее дело внес и Харуки Мураками, в 2006 году опубликовавший собственный перевод «Великого Гэтсби» Скотта Фитцжеральда. В предисловии к переводу он сказал, что наряду с «Великим Гэтсби» включает «Братьев Карамазовых» в тройку самых важных для него произведений мировой литературы.

То есть, так или иначе, но почва для успеха нового перевода была отчасти подготовлена. Кстати,  перевод Харуки Мураками появился далеко не случайно – в книжном бизнесе Японии сейчас отмечается тенденция к появлению новых переводов произведений мировой литературы. И «Братья Карамазовы» вписываются именно в эту линию. Разумеется, масштаб успеха нового перевода объяснить лишь тенденциями бизнеса и рекомендациями известных писателей невозможно. Для этого должны быть какие-то внутренние потребности японского общества, желающего взглянуть на извечные человеческие проблемы именно глазами Достоевского. Не станем давать здесь простых объяснений тому, почему это происходит именно сейчас.

Тем не менее важно, что произведения Достоевского живут в Японии своей жизнью, интерес к ним переживает как периоды подъема, так и глубокого спада. При этом есть инструменты, благодаря которым интерес этот можно пробудить (важно, например, что в Японии до сих пор писатели могут выступать властителями дум – ну или, во всяком случае, являются авторитетными людьми, к мнению которых необходимо прислушиваться). И, кстати, не в последнюю очередь средством для пробуждения интереса может быть новый перевод.

Новые переводы русской классики стали этой осенью событием и для США, где одновременно появились два перевода «Войны и мира» Льва Толстого. Здесь, впрочем, история выглядит гораздо интереснее. Фактически, под названием «War And Peace» в продажу поступили два разных произведения. Один из них – перевод супругов Ричарда Певира и Ларисы Волхонской – выполнен с московского издания 1962 года. Внимание широкой публики к этой паре переводчиков  привлекла ведущая ток-шоу Опра Уинфри, порекомендовав в своей передаче сделанный ими перевод романа «Анна Каренина». При этом Уинфри честно призналась, что сама не читала этот перевод, тем не менее, после передачи были распроданы 900 тысяч экземпляров карманного варианта «Анны Карениной» в мягкой обложке. Таким образом, публике предлагается перевод «Войны и мира», сделанный переводчиками, чьи имена после того беспрецедентного успеха, разумеется, остались на слуху.

Другая же «Война и мир», как сообщается, содержит роман Толстого в том виде, в каком он первоначально задумывался автором. Вообще «Первоначальный вариант романа» - это достаточно странный артефакт, появившийся в 1983 году. В его основу действительно положены публиковавшиеся в «Русском вестнике» в 1865-66 годах части романа «1805 год» (в дальнейшем они были включены в окончательный вариант романа «Война и мир» в сильно переделанном и дополненном виде). Однако автор сделанной компиляции старается представить себе, как выглядел бы роман, если бы Толстой не подверг его радикальной переработке. В своих предположениях он опирается на рукописи Толстого, воспоминания современников и другие источники подобного рода  Нельзя сказать, что эта работа совершенно непрофессиональна, тем не менее, вопрос о том, как она соотносится с замыслом Толстого, остается открытым. Кроме того, этот текст обладает весьма характерными признаками апокрифа – в частности, нигде нельзя найти сведений о том, кто является автором составленной компиляции. Одно из достоинств этого варианта романа с точки зрения современного читателя – отсутствие длинных философских рассуждений и более динамичное описание батальных сцен. Судя по всему, именно на это (а также на привлекательно звучащее «первоначальная версия») и рассчитывают издатели, выпуская в свет такой вариант «Войны и мира».

Переводчиком «первоначальной версии» выступил Эндрю Бромфилд. До этого он был известен как переводчик на английский Бориса Акунина, Виктора Пелевина и Сергея Лукьяненко, то есть, судя по всему, привык участвовать в более авантюрных проектах, чем переводы классики. Не последнюю роль в том, что он взялся за перевод укороченной версии «Войны и Мира», могло сыграть и то, что в России такую «Войну и мир» уже издавал Игорь Захаров, выпускающий и серии детективов Акунина. Правда, в России первоначальная шумиха быстро сошла на нет, и подавляющее большинство читающей публики все же читает Толстого в варианте 1869 года. В США же проект может оказаться более успешным, это зависит, в частности, от того, порекомендуют ли его (не важно с какой целью) в своих семинарах университетские профессора.

Эти два наброска – из японской и американской книжной жизни – не претендуют на то, чтобы обрисовать положение русской литературы в мире. Скорее, они показывают, что русская литература живет – и на Западе, и на Востоке, - весьма интересной и полноценной жизнью. Порой мы даже не вполне понимаем те законы, по которым интерес публики обращается к тем или иным произведениям. Иногда в этом помогает банальная реклама, но чаще бывают задействованы гораздо более сложные культурные механизмы. И, заботясь о популяризации русской культуры в мире, мы - слишком привыкшие полагаться на простые как мычание рецепты российского пиара - должны принимать это во внимание.