Русское старообрядчество – один из важных пластов Русского мира, на который по разным причинам редко обращают внимание. Между тем понимание этого явления, его истории, процессов, происходивших в старообрядческой среде, в каком-то смысле даёт объёмное представление о русской культуре, русском обществе и государстве. Именно поэтому мы считаем необходимым опубликовать на страницах сайта данные материалы. 

Богослужебные и обрядовые реформы, предпринятые в середине 17 века по инициативе патриарха Никона, привели, как известно, к глубокому расколу не только Русской церкви, но и русского народа. Десятки тысяч русских людей всех сословий, «от бояр до нищего слепца», не приняли троеперстия, трегубой алелуйи и других никоновских нововведений, предпочитая лучше «умереть за единый аз», чем отступиться от обычаев отцов и дедов.

Староверие нашло широкую поддержку и среди русского духовенства. В раскол ушли десятки попов и протопопов, сотни монахов (иногда – целыми монастырями, как это произошло в прославленном Соловецком монастыре, монахи которого даже подняли вооружённое восстание против «новой веры»); древлеправославие поддержали практически все тогдашние юродивые, традиционно пользовавшиеся огромным авторитетом в русском православии. Однако, к несчастью для старообрядцев, к ним не присоединился ни один из тогдашних русских епископов.

Разумеется, противники Никона и сторонники древнерусского благочестия были и среди высшего русского духовенства 17 века. Наиболее последовательным и непримиримым среди них был Павел, епископ Коломенский, публично провозглашавший, что «если кто от преданных обычаев Святой соборной церкви отъимет, или приложит к ним, или каким-либо образом развратит, анафема да будет». Однако после Собора 1654 года он был сведён с кафедры и отправлен в ссылку, где и погиб при невыясненных обстоятельствах (по утверждению протопопа Аввакума и других старообрядцев, убит агентами Никона). Другие епископы, державшиеся старой веры – например, епископ Вятский Александр – действовали гораздо более робко и покорно.

Этот факт имел катастрофические последствия для последователей старой веры. Согласно канонам, только епископы наделены целым рядом важнейших полномочий. В частности, только епископ может освятить антиминс (особый плат с зашитыми частицами мощей, необходимый для совершения полной литургии), а также рукоположить человека в священники.

Как уже было сказано, к расколу присоединилось немало представителей низшего духовенства. Однако никто из них был не вечен, а новых попов в отсутствии епископов взять было неоткуда. В результате к концу 17 века старообрядцы оказались перед реальной угрозой остаться вскорости вовсе без священников.

Попытка найти выход из этой ловушки привела к расколу старообрядчества на два течения – беспоповцев и поповцев. Первые полагали, что благодать Господня окончательно иссякла в церкви и, следовательно, ни священство, ни таинство причастия не могут больше существовать в этом грешном мире. Поэтому они решили обходиться в дальнейшем без священников и таинств и в результате, начав под флагом защиты «старой веры», фактически превратились в радикальнейших церковных реформаторов.

В отличие от своих оппонентов старообрядцы-поповцы держались мнения протопопа Аввакума, согласно которому «ни сам диавол не может упразднить священнотаинства, ниже антихрист с чады». Что же до проблемы с новыми кадрами, то решение было найдено ими уже в 80-х годах 17 века, когда керженецкий священноинок Дионисий принял в старообрядчество «нового», то есть рукоположенного после введения никоновских новшеств священника. В дальнейшем эта практика стала для поповцев повсеместной.

Разумеется, это решение делало поповцев крайне уязвимым для критики как справа, так и слева. С одной стороны, радикальные беспоповцы искренне недоумевали, как это может быть, что «церковь никонианская плоха, а попы её – хороши?». С другой стороны, эта позиция делала крайне проблематичной полемику с единоверием – религиозным течением, оформившемся в начале 19 века, последователи которого сохраняли «старые обряды» (двоеперстие, служба по старопечатным книгам и др.), но признавали главенство Синода. По их справедливому замечанию, если можно сманивать в старую веру священников, рукоположенных епископами-«никонианами», то почему нельзя получать их официально.

Кроме того, моральный облик никонианских попов-«перебежчиков» нередко оставлял желать лучшего. Как справедливо заметил Андрей Синявский, «порою это были люди, которые себя дискредитировали в роли священнослужителей разного рода проступками, безнравственным поведением и даже уголовными преступлениями и вынуждены были искать пристанища в другом лагере, под маркой старообрядчества. Бывали случаи, что попами и даже епископами в этой среде оказывались просто-напросто самозванцы, от которых потом сами староверы не знали, как отделаться, и бывали рады, когда правительство такого лжесвященника хватало и посылало на каторгу или заточало в монастырь».

В силу этого не удивительно, что едва ли не с самого начала возникновения поповщины предпринимались попытки обрести епископа и восстановить древлеправославную иерархию (красочное, хотя и, несомненно, тенденциозное описание этих попыток можно найти у Мельникова-Печерского в его «Очерках поповщины»). Однако ни одна из них в конечном итоге не увенчалась успехом. Так что до середины 19 века старообрядцам-поповцам приходилось пользоваться услугами беглых священников-никониан.

Впрочем, если бы этих священников можно было доставать относительно свободно, то старообрядцы, возможно, в конечном итоге смирились бы с этой ситуацией. Однако в царствование Николая I власти начали мощное наступление на старообрядчество, и в первую очередь – на старообрядческое духовенство. 10 мая 1827 года последовало узаконение: решительно воспретить старообрядческим священникам переезжать из одного уезда в другой для совершения духовных треб, «в случае же переездов поступать с ними, как с бродягами». 8 ноября того же года последовало новое высочайшее определение: новых попов на Рогожское кладбище (крупнейший московский центр старой веры) «отнюдь не принимать». Это распоряжение было потом применено ко всем старообрядческим обществам по всей России. Гонения обрушились и на старообрядческое монашество. Большинство старообрядческих монастырей было закрыто или передано единоверцам. В марте 1837 года эта участь постигла и знаменитый Иргизский монастырь, служивший крупнейшим центром «профессиональной переподготовки» беглых священников.

Духовный и общественный деятель и исследователь старообрядческого движения Фёдор Мельников проводит официальное описание того, как проходила ликвидация монастыря: «Вокруг храма в несколько рядов лежал народ, крепко сцепляясь друг с другом. Растащить их не было возможности. Гарцевавший впереди военного отряда губернатор скомандовал: "Пли!" – и началась стрельба холостыми снарядами. В то же время начали качать из труб воду на лежавших старообрядцев. Казаки ударили в нагайки, пехота начала действовать прикладами по неподвижно лежавшим защитникам монастыря. Гул выстрелов, вопли и стоны избиваемых смешались в одном хаосе, который способен был нагнать панический страх на самого храброго человека. Понятые и солдаты бросились на смутившихся и растерявшихся старообрядцев и начали их вязать и вытаскивать из монастыря».

Николаевские репрессии привели к повсеместному «оскудению» старообрядческого духовенства. На московском Рогожском кладбище из двенадцати священников осталось только три, в других местах дела обстояли и того хуже. В этой ситуации вопрос о восстановлении собственной иерархии во многом стал для поповцев вопросом жизни и смерти. Поэтому не удивительно, что старообрядческий собор, состоявшийся на Рогожском кладбище, принял решение предпринять все усилия к обретению епископа. Причём в силу политической ситуации было решено учредить кафедру не в России, а за границей – в Турции или в Австрии, где с 18 века существовали многочисленные старообрядческие общины.

Выполнение этой миссии было возложено на двух человек: Петра Васильевича Великодворского, впоследствии принявшего постриг под именем инока Павла, и монаха Геронтия (Герасима Исаевича Колпакова). Дабы избежать обвинений в преследовании своекорыстных интересов, каждый из них дал обет не искать епископства для себя.

В 1839 году Павел и Геронтий оказались за границей, где и приступили к поиску епископа. Первоначально они направились на Ближний Восток – многие русские старообрядцы верили, что где-то там могут скрываться благочестивые епископы, сохранившие верность древлеправославию. Однако вскоре выяснилось, что эти надежды были тщетными.

Тогда посланцы приступили к осуществлению другого плана – найти среди восточных иерархов епископа, который согласился бы присоединиться к древлеправославию и восстановить старообрядческую иерархию. На этот раз их поиски увенчались успехом. Бывший Босно-Сараевский митрополит Амвросий, смещённый с кафедры за поддержку восстания боснийских сербов, выразил готовность принять это предложение.

Кандидатура Амвросия была принята далеко не сразу. Его долго испытывали в вере, а также проверяли, был ли он крещён «в три погружения», как того требовали старообрядцы, или же «обливанчески». Однако в конечном итоге все формальности были улажены. 16 апреля 1846 года митрополит Амвросий подписал документ о том, что он «по чистой совести за благо изволил поступить в староверческую религию в сущем звании митрополита» и обязуется «по прибытии в Белокриницкий монастырь, учиня церковное присоединение согласно правил святых отец, неотлагательно поставить там в наместники себе другого архиерея».

В мае 1846 года Амвросий прибыл в Австрию, где остановился в старообрядческом Белокриницком монастыре. 28 октября он был торжественно присоединён к старообрядчеству вторым чином (через миропомазание) и тут же рукоположил двух епископов, Кирилла Майносского и Аркадия Славского. Старообрядческая иерархия была восстановлена.

Это известие привело в бешенство Николая, неоднократно заявлявшего о своих намерениях уничтожить раскол. Чуть ли не угрожая войной, он потребовал от Австрии принять меры против Амвросия. В результате тот был отправлен в ссылку в городок Цилли, где оставался в течении 15 лет, вплоть до самой смерти.

Ещё тяжелее пришлось российским старообрядцам, на которых обрушилась новая волна гонений. Особое внимание было уделено новопоставленным епископам, на которых началасрь настоящая охота. К примеру, когда в ходе Русско-турецкой войны русские войска заняли Добруджу, находившиеся там епископы Аркадий и Алимпий были арестованы и отправлены в Россию, где были заключены в Суздальскую крепость.

Гонения не утихли и после смерти Николая. 7 июля 1856 года были опечатаны алтари Рогожского кладбища – крупнейшего центра русского старообрядчества. Продолжалась и охота на епископов: в 1858 году был схвачен епископ Конон Новозыбковский, в 1899 – Геннадий Пермский… С арестованными обходились как с опасными государственными преступниками. Епископ Геннадий провёл в одиночном заключении 18 лет, епископ Конон – 22 года, а архиепископ Аркадий – целых 27 лет. Однако сломить старообрядцев не удалось. Несмотря на все репрессии властей, белокриницкая иерархия так и не была уничтожена.

Как нетрудно догадаться, посеяв ветер, царское правительство пожало бурю. После многолетних гонений и стеснений от старообрядцев-поповцев трудно было ждать верноподданнических чувств. Поэтому не удивительно, что впоследствии старообрядцы, будучи одним из самых консервативных элементов русского общества, сыграли видную роль в русском освободительном движении.

(Продолжение следует)