Почти две недели назад не стало Эдуарда Лимонова, выдающегося писателя, эмигранта, скандалиста, политика, который уже одним своим присутствием мог заинтриговать толпу. Однако 30 марта выходит (онлайн) его последняя книга «Старик путешествует», так что Лимонов всё ещё с нами. Его близкий друг журналист и режиссёр Даниил Дубшин поделился своими воспоминаниями об этом крайне неординарном человеке.

– Даниил, вы на поколение младше Эдуарда Лимонова. Расскажите, как вы стали друзьями?

– Действительно, Эдуард из поколения моих родителей. Так случилось, что день его смерти одновременно был и днём рождения моего отца, он шестью годами младше Эдуарда. Не знаю, что это – просто совпадение, ирония судьбы, или знак. Но факт именно таков.

На одной из книжек, которую я помогал ему делать, Лимонов написал: «...ты же меня знаешь сто лет». На самом деле — тридцать. Это две третьих моей 45-летней жизни. Но я остерегаюсь таких выражений, как «стали друзьями», тем более с эпитетом «близкими». Я не уверен, что у Эдуарда вообще были друзья в обычном понимании этого слова. По натуре он достаточно закрытый человек, а с годами он и вовсе стал очень оберегать своё одиночество. Возможно, мы были хорошими товарищами. Мне всегда было безумно интересно с ним. Разговаривать и даже молчать. Наверное, и ему было интересно говорить со мной. Отчасти в пользу этого свидетельствует то, что после наших встреч я нередко видел в его постах в ЖЖ какие-то мысли, высказанные мной. Это льстило и грело.

– Вы встретились с Эдуардом, когда он уже переехал в Россию в начале 1990-х. Каким он был, когда вы познакомились?

– Первый раз я встретился с Лимоновым даже не в начале 90-х, а в конце 80-х. Был декабрь 1989 года, когда он, впервые после отъезда из СССР, прилетел на родину. По некоей причуде судьбы, мне в тот день достался чужой билет на вечер газеты Юлиана Семёнова «Совершенно секретно» в СКК «Измайлово». Мне было 14 лет.

Едва ли не с аэродрома Юлиан Семёнов повёз Лимонова выступать на этом вечере. На сцене были звёзды перестройки — следователь Гдлян, журналист Додолев, сам Юлиан Семёнов. Рассказывали про коррупцию в Узбекистане и на тысячный зал показывали снафф-видео, снятое маньяком, убивавшим детей. Такая перестроечная смесь скуки и трэша.

Но вот на край сцены вышел худощавый человек в очках. Одет он был в узкий чёрный пиджак и чёрные же джинсы, а под пиджаком алела рубаха с небрежно повязанным галстуком. В отличие от прорабов перестройки он был одет не модно, но стильно – это уже производило впечатление.

Юлиан Семёнов представил его: «А это наш Эдуард Лимонов из Парижа» – словно похвастался редким зверем.

«Здравствуйте, русские люди!» – просто сказал человек в алой рубахе. И дальше я слушал только его.

От вечера у меня остались фотографии, снятые на отцовскую «Смену 8-М». Мы пожали друг другу руки с этим странным человеком, ни единой строчки которого я к тому времени не читал, и я получил автограф. Близкого знакомства не произошло, я был ещё мал, о чём нам было разговаривать?

По-настоящему познакомились мы позже — в 1994-м. Мы оба были среди защитников Дома Советов в сентябре-октябре 1993, но не встретились тогда. А 1 мая 1994-го на грандиозной антиельцинской демонстрации я увидел Лимонова в колонне с Егором Летовым и разнообразными радикалами. Я, так сказать, примкнул к ним, и плечом к плечу мы промаршировали от Октябрьской до смотровой площадки на Воробьёвых горах в весёлой поющей колонне.

Летом 94-го я позвал Эдуарда в пионерлагерь под Кировом (Вяткой), где мои знакомые устраивали семинар «по проблемам молодёжи». Лимонову эта поездка запомнилась знакомством с отцом Александром, который, послушав выступление Эдуарда, заявил, что если создаётся такая партия, ей непременно нужен капеллан, и он готов им стать. По возвращении из этого путешествия началось то, что вскоре стало партией.

Ну а дальше полетели дни. Газета «Лимонка». Партия, «название которой нельзя произносить». Я был одним из самых первых партийцев и автором и членом редколлегии «Лимонки» с первого номера. Потом – тюрьма Эдуарда, его возвращение. С тех пор судьба нас если и разводила, то ненадолго.

– «Я явление мощное, и когда мне становится тесно в рамках жанра – я без церемоний перехожу в другой жанр», – говорил Лимонов. Помимо жанров, он также переходил и в другие сферы деятельности — из литературы в политику, например. Кажется, что Лимонов разрывался между уединённой жизнью литератора и супер-экстравертной жизнью политического и общественного деятеля, и нигде до конца не реализовался. Так ли это?

– Отчего же разрывался? Все эти стороны жизни совершенно органично соединялись в его судьбе. Более того, подпитывали друг друга. Важен же не формальный вид деятельности, а страстность, с которой предаёшься тому или иному занятию. Его личная жизнь давала ему эмоции, также как и политическая, всё вместе это отзывалось в его литературе.

Не смог реализоваться до конца? Скорее так — в политике он не достиг некоторых желаемых целей (например, он очень хотел успеть увидеть Харьков, город его детства и юности, русским. Также ему всегда не везло с выборами и т. д.) Но он оказал огромное влияние на политику. Его политические и социальные тексты – это сокровищница идей, к которой будут обращаться вновь и вновь.

В литературе же он полностью реализовался. Куда уж дальше. 82 книги издано им на русском языке, последняя 83-я выйдет уже посмертно. А 84-ю он начал писать в свои последние дни, но успел написать лишь несколько строк — его помощники нашли их на рабочем столе буквально вчера. Книги его переведены на десятки языков, зарубежные издания – это два здоровенных стеллажа в его квартире. Даже в самые последние месяцы жизни его звали выступать перед читателями в Италии, в Испании, Франции и даже Мексике — везде выходили или переиздавались его книги. В часть этих стран он съездил, будучи уже смертельно больным, залы собирались от 500 человек до нескольких тысяч. Принимали его мэры, губернаторы провинций и президенты (в Нагорном Карабахе).

– Кстати, чему посвящена последняя книга «Старик путешествует»?

– Книга «Старик путешествует» посвящена буквально тому, как старик путешествует. Лимонов в возрасте 76 лет кочует во времени и пространстве. Книга очень поэтическая, пронизанная присутствием близкой смерти, и вместе с тем полна самоиронии и весьма лихая в целом.

– Переехав в Нью-Йорк в 1974, через два года Лимонов приковал себя наручниками к зданию The New York Times в знак протеста против того, что его не печатают. Казалось бы, Лимонов был практически идеальным антисоветским альтернативщиком, чтобы влиться или в американскую интеллектуальную элиту, или же в богемную арт-среду, но этого не произошло. Почему?

– Мне сложно судить, я не знал его в то время. Он не стремился прорываться в ту или иную тусовку. Что предлагала жизнь, тем он и жил. В литературу прорваться он стремился, и это получилось, хотя и не сразу. Английский перевод «Эдички» в машинописи прочитал тогда ещё живой Трумэн Капоте, пришёл в восторг и стал искать Лимонова в Нью-Йорке. Они встретились и поговорили, но Лимонов не стал «выжимать» что-то из этого знакомства. Он был честолюбив, но не вульгарно настырен.

– Известно, что Лимонова оценил Бродский, и даже составлял ему протекцию в Нью-Йорке. Сам Лимонов называл «поэтическим гением» Хлебникова. Были ли у него и другие идеалы?

– Хлебникова он любил как будто тот живой. Помнил многие сотни хлебниковских строк наизусть. Немного наивно пытался оберегать и защищать его, например, от Маяковского.

На Бродского он нападал долгие годы. Там была и личная история, когда Иосиф Александрович, после публично высказанных симпатий вдруг поступил в отношении ЭЛ, мягко говоря, странно. Ну, и кроме того, Лимонов оспаривал его несколько сконструированный успех и не принимал часть поэтики Бродского. Но последние двадцать лет тон Лимонова по отношению к Бродскому был другим. Он признавал его за единственного равного, сожалел, что они уже не смогут поговорить на этом свете, в одной из книг есть даже воображаемый диалог с мёртвым Бродским. Когда же Лимонов стал по-настоящему задумываться о возможной скорой смерти, он несколько раз говорил мне, что, мол, какой молодец Иосиф, завещавший похоронить себя на Сан-Микеле в Венеции, обманув тем самым ожидания как американского, так и российского истеблишмента. В книгах Эдуард называл Бродского на американский манер — Джозефом и знал достаточное количество его стихов наизусть.

– Лимонов прожил во Франции 11 лет. За это время он написал много значимых книг, занимаясь параллельно социально-политической деятельностью. Можете вкратце рассказать что было самым ярким в этот французский период, и почему в итоге он всё-таки уехал в Россию?

А самым ярким, на мой взгляд, было то, что он добился того, чего желал — стал популярным писателем, книги которого (в переводе на французский) ждали, за которые хорошо платили и обильно рецензировали. Он жаждал этого, хотел выйти за рамки традиционной судьбы писателя-эмигранта и интегрироваться в местную культурную жизнь. Это с блеском удалось. Что не помешало ему полностью пренебречь этим успехом, когда на горизонте замаячили исторические бури, взвившиеся над его родиной.

Лимонов рассказывал об этом — в какой-то момент он представил, что будет дальше. Он начнёт писать книги сразу по-французски, премия Гонкуров или Ренодо, избрание в круг «бессмертных», т. е. во Французскую академию... Ему стало невыразимо тоскливо от такой перспективы. Даже астма обострилась — так он рассказывал.

А рядом, в Восточной Европе и бурлящем СССР разворачивались совсем другие яростные и страшные события. Поэтому вместо Французской академии он оказался на Балканах с автоматом и авторучкой в руках, потом в Приднестровье и Абхазии, в Москве под пулями солдат...

– Оскар Уайльд говорил, что «человек должен придумывать свой собственный миф». Вы могли бы вспомнить подобные примеры из жизни Лимонова?

– Придумывание мифа состоит в том, что ты проживаешь свою жизнь максимально свободно. Не боишься собственных желаний и веришь, что можешь всё. Миф сам налипает на такой способ жить. Завершают мифологизацию окружающие, которые любят подобных людей и наделяют их теми качествами и деталями биографии, которые хотели бы иметь сами.

– Эпидемии, кстати, тоже люди склонны мифологизировать. Как бы, по-вашему, Лимонов отреагировал на коронавирус? Сидел бы дома, вышел бы демонстративно на улицу, написал статью или апокалипсический роман?

– Лимонов-человек отнёсся бы к вирусу разумно. Но так как он был художником апокалипсического видения будущего, он бы счёл, что сбываются его пророчества. Более того, буквально вчера, работая над статьёй памяти Лимонова, я перечитал его поэтический сборник «Русское» и наткнулся там на стихотворение фактически о коронавирусе, только написанное в 1969 году. Вот оно:

Из города Синопа

И в город Рабадан

Скользя в песке осеннем

Шёл странный караван

Висели тихо уши

У мулов, лошадей

Светил привольный месяц

Но не было людей

Все люди незадолго

На всей на всей земле

Ушли ушли за Волгу

Кто только уцелел

Ведь полчища китаев

Пришли на наш очаг

И многих умертвили

Но умирать стал враг

Спокойные китаи

Лежат в полях мертвы

Хотя бы их десяток

Что не встаёте вы?

А это всё от мора

Которого из рек

Случайно наземь вывел

Учёный человек

Мор тихий и незримый

Всю землю обошёл

Скотов земных не тронул

А человека свёл

Травою зарастают

Деревни города

От ветра упадают

Холодные дома