Мир переживает потрясение, и о коронавирусе сегодня говорят на всех наречиях. Новая социальная реальность немедленно отразилась в языке. В нашу речь стремительно врываются слова и понятия, о существовании которых многие и не подозревали, а соцсети пестрят неологизмами, иногда довольно удачными.

Информационное поле перенасыщено сведениями об эпидемии, очень много сообщений, включающих врачебную профессиональную лексику, в обиход вошли слова из лексикона узких специалистов. Тот, кто раньше в соцсетях «с учёным видом знатока» вещал о политике и экономике, теперь берётся рассуждать о масштабах контагиозности (от лат. contagiosus – заразный) и степени вирулентности (от лат. virulentus – «ядовитый»). В информпространстве появились субъекты, которых можно условно именовать (в зависимости от характера их высказываний) как ёрничающих коронациников, сомневающихся коронаскептиков, отрицающих коронанигилистов, а наряду с ними обезумевших коронапаникёров и коронапессимистов.

Живём мы в разных странах, а реагируем на проблемы схожим образом, и потому практически повсюду можно увидеть группы людей, неадекватно реагирующих на происходящее. Похоже, что для их определения англичанами найдено меткое слово – ковидиоты. Звучит довольно обидно, но как ещё назвать тех, кто не внимает предупреждениям врачей, игнорирует санитарные нормы или, наоборот, трясётся от страха, теряет самоконтроль и запасается туалетной бумагой и консервами на десять лет вперёд. Из этого же ряда окказионализмов русское слово маскобесие, образованное по аналогии с мракобесием и характеризующее сразу несколько явлений и поведенческих реакций, отклоняющихся от нормы.

Интересно и то, как летучая природа вирусов, их вездесущность и непредсказуемость появления соотносятся в языке с определёнными глаголами. Вирусы возникают, разносятся, их (как и любую другую заразу) можно подхватить, подцепить, поймать – тут вам и стремительность распространения, и цепкость, и внезапность, и способность ловить жертву на ходу, на лету, возникая буквально из воздуха.

Когда информационное пространство перенасыщено, и тема номер один у всех на устах, возникает «эффект недоговаривания»: Не прилечу, понятно почему. Концерт отменился, потому что сами знаете что. Этакая экономия речевых усилий, дескать, что и говорить, когда и без слов всё ясно. Непроговорённая печаль, красноречивое молчание.

Есть явление, будет и наименование. Нельзя обойти стороной и тот факт, что в условиях запретов, санкций и эпидемий возникают слова, способные свести на нет все запретительные или ограничительные меры, например, существительные с суффиксами -онк- (-ёнк-). Дело в том, что эти суффиксы придают словам пренебрежительный оттенок значения. Так в своё время возникли запрещёнка и санкционка. А если пустить в ход ещё и уменьшительно-ласкательные суффиксы, слово и вовсе лишится трагичности, ибо запрещёночка и санкционочка – это уж точно не нечто недостижимое, а вполне себя осязаемое нечто вкусное и через все границы благополучно перешедшее.

Сейчас пришло время удалёнки. Возникла необходимость дистанционной деятельности – тут же появилось слово: перейти на удалёнку, работать на удалёнке в условиях самоизоляции. Кстати, последнее слово в нынешней ситуации не только обрело популярность, но и сменило негативные смысловые оттенки на более позитивные. Если раньше самоизоляция воспринималась как негативное явление, нежелание коммуницировать, игнорирование, то теперь это мера предосторожности, осознанная необходимость и маркер социальной ответственности. А удалёночка не просто дистанционная работа, но и возможность свободно трудиться в комфортных условиях. И если вирус стали пренебрежительно называть коронаркой, то, наверное, не всё так плохо.