Светлана Сметанина11.10.2018
Можно ли по нормам речевого этикета изучать национальный характер? И почему не здороваться, заходя в лифт – это вполне этично? Известный лингвист, доктор филологических наук Максим Кронгауз давно наблюдает за русским речевым этикетом. Своими выводами он поделится на конгрессе РОПРЯЛ, который проходил в Уфе.
- Вы, наверное, одним из первых стали серьёзно заниматься речевым этикетом как одной из важных направлений науки о языке и его связью с национальным характером. Если собрать все кодовые фразы нашего речевого этикета, которые мы используем в повседневной жизни, можно ли по ним составить условный портрет среднего россиянина?
- Я сразу оговорюсь, что, конечно, я не первый. В нашей лингвистике ещё в 60-е годы началось активное изучение речевого этикета. Этот термин, по-моему, ввёл в обиход известный учёный-лингвист Виталий Григорьевич Костомаров. Но я, как мне кажется, стал рассматривать речевой этикет в другой плоскости: не то, как надо – в контексте обучения иностранцев – а наблюдая реальное поведение людей. И оказалось: оно очень сильно отличается от представлений самих людей, как они себя ведут. Человек считает, что он ведёт себя определённым образом, а на самом деле в жизни это происходит совершенно иначе. Мне кажется, это очень важно – наблюдать реальное этикетное поведение.
Что касается портрета, то это в большей степени портрет общества, нежели усреднённый портрет россиянина. Потому что если человек соблюдает этикет, мы о нём вообще ничего не можем сказать. Мы о человеке можем говорить только в том случае, если он нарушает этикет или отклоняется от привычных норм. Вот тогда мы можем это описывать как проявление каких-либо его индивидуальных свойств либо как проявление свойств возрастной или социальной группы.
- Можно ли вообще дать характеристику русскому речевому этикету? Описать его в нескольких фразах?
- Мы очень сильно изменились за последние 30 лет – как общество. XXI век вообще очень трудно оценивать – это время слома этикета, начиная с 90-х годов, и переход к чему-то другому, что ещё не до конца оформилось. Если же говорить о XX веке, позднесоветской эпохе, то наш этикет – это, с одной стороны, стремление к анонимности с незнакомыми людьми, а с другой стороны – как только мы переступаем некую черту в сближении, мы тут же кидаемся в объятия. Это очень интересный момент: мы боимся перейти эту черту, но как только перешли – раскрываемся полностью.
Вот эта стремительность – видимо, действительно, характеристика русского этикета. Анонимность, выработанная всем ходом истории XX века, страх перед встреченным человеком или осторожность по отношению к нему. Но если уж начали общаться, то идём до конца.
Средний европеец аккуратней в этом смысле – он всегда доброжелателен вначале и впоследствии не делает этого скачка. У нас же имеются две крайности.
- Это как раз типичные претензии иностранцев – русские не улыбаются, угрюмые, настороженные…
- Да-да, на первом этапе. А на втором – наоборот – поражают гостеприимством до такой степени, что иногда это кажется навязчивым. Это не следует оценивать как что-то сначала отрицательное, а потом положительное. Это этикет, сложившийся в определённой исторической ситуации, в определённой культуре, когда общение с незнакомцем было действительно опасно по разным причинам. Но сейчас он активно меняется – опять же под влиянием условного глобального этикета, поскольку сейчас весь мир перемешивается.
- Слом речевого этикета происходит не только в России?
- У нас он просто резче, заметнее произошёл. Потому что обрушился «железный занавес». Мы стали ездить, к нам стали больше ездить. Естественно, мы впитываем нормы чужого поведения. И в этом смысле представление о русских как о людях угрюмых – оно не очевидно, потому что мы действовали в рамках своего этикета.
Но сегодня мы действительно начинаем здороваться с незнакомцами в тех ситуациях, в которых раньше не поздоровались бы. Мы начинаем улыбаться, потому что видим, что так принято.
Для нас это был скачок в новое, но это же характерно для всего мира – подстройка под общие нормы поведения.
- Вы как-то приводили забавный пример: когда русский человек заходит в лифт и не здоровается, это по логике нашего этикета как раз очень хорошо и значит, что он не собирается проявлять агрессию.
- Да-да. Для иностранца приветствие – это демонстрация стратегии «мы – цивилизованные люди и не представляем друг для друга опасности». Мы же – люди России XX века – наоборот, не смотрим на человека, стоящего с нами в лифте или на автобусной остановке поздним вечером. И тем самым как бы говорим: «я тебя не вижу и поэтому не представляю для тебя опасности. И ты на меня тоже не смотри и не здоровайся».
- Это та самая «негативная» вежливость?
- Термин «негативная» не значит что-то отрицательное. Позитивная вежливость – это такая солидаризация с собеседником. А негативная – это, если огрубляя, «недокучливость»: я не должен докучать собеседнику, не должен нарушать его пространство. Это две разные модели вежливого поведения.
Используя одну, я поддерживаю, подбадриваю собеседника. Если я сразу начинаю обращаться к собеседнику на «ты», демонстрируя своё расположение, свою близость, это позитивная вежливость. А если я держу дистанцию, не покушаюсь на его личное пространство, это называется негативной вежливостью.
- На Ваш взгляд, почему мы при всём богатстве русского языка так и не выработали приемлемую форму обращения к незнакомому человеку? «Товарищи» канули в Лету, «господа» как-то не прижились…
- Это вполне понятно. Когда «господин» и «госпожа», а тем более «сударь/сударыня», попытались вернуться после распада Советского Союза, то оказалось, что они очень чужеродны. Потому что западные обращения «мадам/месье», «фрау/герр» прошли свой путь демократизации: в начале прошлого века это было обращение к верхушке общества, а теперь просто повседневное обращение к незнакомцу.
В России такого пути демократизации обращений не было. Просто в тех ситуациях, где употребляли слово «товарищ», стали употреблять слово «господин». И это было странно. Потому что всё-таки их помнили по каким-то старым, возвышенным представлениям.
Оказалось, что общепринятого, прошедшего с нашим народом через его историю, обращения не существует. Слово «товарищ» сохранило идеологический оттенок и тем самым дискредитировало себя, хотя с точки зрения языка оно довольно удобное.
В результате мы остались без конкретного обращения, но в общем справляемся. Говорим «простите/извините» вместо существительного. Но для иностранца это всякий раз некоторое потрясение: а как же вы это делаете? Так и делаем.
В течение трёх дней, с 16 по 18 апреля, в тунисском городе Ла-Марса проходил международный форум Terra Rusistica – крупнейшее событие в области преподавания и изучения русского языка в регионе Ближнего Востока и Северной Африки. 
Двуязычный молитвослов на азербайджанском и русском языках стал первым подобным изданием. Презентация показала, что переводы православных текстов на азербайджанский язык ждали многие, и не только на Кавказе. В течение двух лет над переводами работала группа с участием священников и мирян. 
Судя по результатам голосования на сайте недавно созданной организации «Мы есть русские», с понятием «русский» в подавляющем большинстве случаев респонденты ассоциируют слова «справедливость» и «величие». Оно красного цвета и связано с символом Родины-матери, наполнено наследием предков и верой в процветающее будущее народа. 
Затронем вопрос о вариативном окончании некоторых существительных в предложном падеже. Как правильно: в саде или в саду, на береге или на берегу, в лесе или в лесу? На что нужно обратить внимание при выборе формы слова? 
21 апреля в театре Турски в Марселе (Франция) открывается X Международный фестиваль русских школ дополнительного образования. Член оргкомитета фестиваля Гузель Агишина рассказала «Русскому миру», что его цель в том, чтобы показать, насколько большую работу ведут эти школы и как талантливы их ученики. 
