Игорь Домнин, заместитель директора Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына:

– С самого начала, когда при мощной поддержке правительства Москвы создавался Дом русского зарубежья, русская эмиграция стала передавать нам исторические документы. Но всё-таки нашей первой задачей было собрать издания. Александр Исаевич Солженицын, обращаясь к «старшей», как он писал, эмиграции, предлагал присылать ему все свои свидетельства, дабы их не поглотило время. В СССР это мало кому было нужно, да никто бы и не взял. А Солженицын сказал: присылайте мне, я вернусь в Россию, или мои дети вернутся, и мы создадим некий центр, где будем собирать наследие Русского зарубежья.  

Когда был создан Дом русского зарубежья, он стал центром собирания наследия русской эмиграции. Но под наследием тогда подразумевалось прежде всего то, что напечатано или написано – архивы и издания. Сначала комплектовалась библиотека. Потом стали поступать архивы – просто сами по себе, их привозили люди, передавали. Александр Исаевич и Наталия Дмитриевна Солженицыны также заложили основы архива, передав нам знаменитую свою «Всероссийскую мемуарную библиотеку» (ВМБ) – собрание рукописей (машинописи), полученных ими от представителей «старшей эмиграции» за 20 лет жизни в Америке.  

Благодаря энергии директора и одного из основных создателей Дома В. А. Москвина, очень быстро нашлись последователи этой линии в самой эмиграции. Они создавали свои инициативные группы – например, как в США «Комитет «Книги для России»» под председательством Л. С. Флам-Оболенской. И уже это наследие для России стали собирать сами потомки эмигрантов. 

Лет десять у нас в основном собирались книги, журналы, газеты и архивы. Но вместе с этими архивами к нам попадали, например, фотоальбомы, а это уже, скорее, музейные вещи. Передавались и какие-то личные вещи – то чернильница с ручкой писателя, то трость... 

Стало совершенно ясно, что музей действительно нужен, когда мы стали проводить выставки. Сначала на них мы показывали документы, книги. Но тут же стали подставлять к этому всему ещё и предметы, а на них люди реагируют не менее, а подчас и более живо, чем на издания или документы. Поэтому мы стали собирать уже музейные предметы. 

Весьма быстро возник вопрос о Музее русской эмиграции. Когда у нас появился музейный статус, мы сами начали проявлять активность и убеждать русскую эмиграцию, что хорошо бы передавать и вещественные свидетельства, а не только документы и книги. 

Идея создания музея получила поддержку Президента России В. В. Путина и мэра Москвы С. С. Собянина. И хотя путь до её воплощения не был краток, в декабре 2017 года мы получили прекрасное специализированное здание.

Теперь настал черёд с помощью специалистов-дизайнеров по созданию музейных пространств и экспозиций уже через экспонаты показать основные черты многогранного бытия Русского зарубежья, чтобы собранные нами предметы «ожили и заговорили», вступив в диалог с посетителем. 

Андрей Вовк – директор русского отделения Ralph Appelbaum Associates, крупнейшей в мире компании-разработчика музейного дизайна. Среди её проектов Национальный мемориал Холокоста в Вашингтоне, Национальный музей Шотландии в Эдинбурге, Музей транспорта в Лондоне, Музей естественной истории в Солт-Лейк-Сити, Музей португальского языка в Сан-Паулу, Ельцин-центр в Екатеринбурге. 

– Новацией Ральфа Аппельбаума стало создание принципиально иного музейного пространства, в котором посетитель входит внутрь экспозиции, – рассказывает Андрей Вовк. – С помощью этого приёма вызывается эмоциональное чувство сопричастности к истории. Так, в мемориале Холокоста разместили часть барака из Аушвица, а в Ельцин-центре – троллейбус, на котором ездил первый российский президент.

Вовк – сам эмигрант с 26-летним стажем. Преподавал архитектуру в учебных заведениях США, Германии, Нидерландов, Австрии. 10 лет назад пригласили как архитектора участвовать в проектировании и создании Еврейского музея и центра толерантности в Москве. Потом строили Ельцин-центр в Екатеринбурге. По словам Андрея, эти проекты невозможно сравнивать с нынешней его работой над созданием Музея русской эмиграции. 

– Здесь тема гораздо сложнее. Мы ограничились главным образом первой волной эмиграции. Но там же тоже масса всего – и военная тематика, и гражданская, и «философский пароход». Куда они приехали и чем там занимались – всё это вырастает в огромный ком информации. Надо рассказать историю зарубежной, а значит – альтернативной России. Это если не государство, то какое-то невероятное образование, где есть всё – своя печать, книги, своя школа, церкви. Это государство вне государства. И плюс ещё необъятная география: Париж, Берлин, Шанхай, Австралия, Латинская Америка, Африка – как про всё это рассказать? География невероятная, масштаб невероятный, достижения просто невероятные. Развернуть все эти темы на 900 квадратных метрах – задача почти нереальная. 

– Представить мир Русского зарубежья не так просто, потому что это огромное явление – Зарубежная Россия. С какой стороны его представлять, под каким углом зрения? После достаточно долгой предварительной работы сотрудников под руководством В. А. Москвина было решено строить экспозицию по сферам (граням) жизнедеятельности эмиграции. Именно это подчеркнёт единство этого мира. Все центры русского изгнанничества, где были сконцентрированы наши эмигранты, похожи как две капли воды. Это церкви как центры духовной жизни, русские учебные заведения, мощная русская пресса – все удивлялись, что эмиграция имеет столько газет, журналов и издательских центров. Это и насыщенная общественная жизнь, и воинство русское, организованное самым тесным образом. 

Мы покажем и исторические периоды:  Гражданскую войну, исход с их невероятной трагедийностью. Потом расселение русских по странам и континентам. А затем быт – как они жили, чем зарабатывали на жизнь. Мы стремимся показать прежде всего духовные потребности. Когда, например, люди, ещё ничего не имея материально, даже своего угла, тем не менее создают походные церкви, уже выпускают рукописные газеты и журналы. Мы показываем работу с детьми – молодёжные организации, через которые прошли практически все дети эмиграции, все юношество, а позже – их дети и внуки. Это и воскресные школы, в которых обучались русскому языку там, где не было обычных русских школ. Это и система образования, когда реально существовали русские школы и гимназии.

Конечно, мы не обходим вниманием сферу культуры – искусство, музыку, балет, кинематограф. И это в совокупности даст нам надежду, что посетители увидят нечто необыкновенное, новое для себя. Потому что на самом деле мало кто представляет, каким образом была создана, построена и существовала – жила творчески наша русская эмиграция. 

Кроме того, мы обязательно представим выдающихся деятелей зарубежья с их научными и технологическими открытиями и прорывами,  достижениями в сфере культуры и искусства.  Речь о таких личностях, как Зворыкин и Сикорский, Ипатьев и Понятов, Бунин,  Шмелёв, Цветаева, Бердяев и Ильин,  Шаляпин и Рахманинов, Павлова и Лифарь, Коровин и Гончарова… Всех не перечислить – очень много. Возможно, выйдем уже на  современных представителей эмиграции – Нобелевских лауреатов последних десятилетий.

– Ещё одна идея – познакомиться с личностями, поздороваться с Сикорским. Замечательный человек, часть нашей русской семьи. Как только мы об этом подумали, сразу возник вопрос: что такое русская семья? Так же, как Дом русского зарубежья – это же не просто здание, а место притяжения. Музей тоже должен стать своего рода домом. Вот как мы приходим навестить бабушку или маму. Там стоят старые шкафы, из которых она вынимает альбом со старыми фотографиями, где я маленький и дед с саблей наголо. Задача – сделать из музея Дом. 

Посетитель, который приходит в этот музей, должен почувствовать симпатию к этим людям. Помните, как на станции метро «Площадь Революции» – скульптура солдата с собакой, к которой все подходят и прикасаются к собачьему носу. Вот надо сделать, чтобы происходило это тёплое прикосновение к предмету, этот, прежде всего, душевный контакт.

Только что мы закончили маленький проект для Прохоровки – Музей тыла. Можно поставить памятник героям тыла – собрать их всех вместе. Но вот этот постамент – он отделяет меня от героев. Создаёт барьер. Давайте снимем их с постамента и поставим среди нас. Вот эти тыловики, герои они? Ещё какие. Это дети 12 лет, которые после 12-часовой смены оставались спать под станками, потому что у них не было обуви выйти на улицу. Надо найти приём, чтобы один парнишка рассказал тебе свою историю – такую, например: ему дали ложку масла и он три километра нёс её по холоду маме и боялся пролить. Это героическая история. Герои – не только те, кто, как Александр Матросов, бросались на амбразуру. Есть другая форма героизма – выстоять эти 12-часовые смены в течение четырёх лет в таких условиях. Должно возникнуть ощущение непосредственной связи с этим человеком. 

Это концептуальная тема – как нам работать с историческими личностями. Как, например, подойти к виноделу Челищеву, фактически поставившему производство вина в Калифорнии, человеку, который никогда ничего про него не слышал? Если он будет стоять на постаменте, посетитель просто пройдёт мимо и не обратит внимания. Другое дело, если там будет портрет на уровне глаз такой же величины, как твоё лицо, или скульптура, стоящая не на постаменте, а на полу, либо сидящая с нами. Либо скульптура говорящая – можно акустику сделать, либо на портрете должна быть вводная цитата. О том, что сказал Челищев про его отношение не только к своему ремеслу, точнее искусству, но и, например, к женщинам, чтобы посетителя зацепило. Или так рассказать о вине, чтобы меня это заинтересовало, и я бы, прослушав запись, сел за стол и пролистал альбом с документами.

Как сделать так, чтобы была симпатия? Значительная часть коллекции – это документы, они лежат в шкафах. Давайте сделаем открытое хранение – откроем шкафы. Если мы делаем интерьер старого уютного дома, квартиры, значит, это должны быть деревянные шкафы. Говорим про образование – давайте сделаем кусочек аудитории. Перед тобой парта, на которой стоит мультимедийное устройство, и ты можешь там что-то прочитать. То есть мы монтируем мультимедийные элементы и сценографию. 

Интересно? Да. Причём не только тем, кто сидит и листает, но и тем, кто на них смотрит. Посетитель становится элементом сценографии. Посетитель может быть частью экспозиции? Это следующий шаг. Если кто-то сидит за столом и разбирает какие-то головоломки, тебе становится интересно подойти и посмотреть, чем он занят. И ты волей-неволей вовлекаешься в это. Так и с архивами: можно пройти мимо и не заметить, пока кто-то не вытащит оттуда что-то интересное и не начнёт это читать – например письма Деникина. Так посетитель становится приманкой для другого посетителя.

– Музей – это зримое начало, специфический способ фиксации исторического явления, события, которым он посвящён. Мы хотим, чтобы, придя к нам и посетив экспозицию, человек проникся темой, чтобы ему открылся мир Зарубежной России. Наша задача – наиболее полно и зримо отразить основные грани бытия русского зарубежья XX века, показать его особенности и характерные черты эмиграции.

Интересного у нас довольно много, больше 20 тысяч музейных предметов. Любой памятный знак, награда, символ содержат в себе очень много. Конечно, хотелось бы иметь ещё больше экспонатов. Но я хочу напомнить, что мы разыскиваем материалы главным образом за пределами России, а это очень непросто. На всех населённых континентах, в десятках стран, где жили русские. Причём многое утрачено навсегда. Иногда чемоданами, а подчас целыми грузовиками выбрасывалось наследие русских эмигрантов. 

Но, слава Богу, что-то ещё осталось. И это «что-то» надо разыскать, попросить, чтобы передали, а где-то купить. Но если бы мы покупали всё, что у нас есть, никаких бы денег не хватило. 

Например, два с половиной года назад Андреем Львовичем Сметанкиным (Франция) нам были переданы картины Малявина, Бенуа, а также других замечательных, но менее известных художников русского Парижа.  Аукционная цена таких работ – сотни тысяч долларов, а нам они переданы безвозмездно. Многим нашим дарителям, которых у нас более двух с половиной тысяч, принципиально важно именно дарить наследие, лишь бы оно увидело Россию, а Россия помнила бы о своих изгнанниках и тех, кто в силу разных причин оказался вне своей родины, но всегда хранил и хранит ей верность. 

И мы бесконечно благодарны нашим дарителям – без них не было бы ни музея, ни Дома русского зарубежья.