О Маресьеве принято говорить, что главным событием в его жизни оказались те 18 суток, в течение которых он, сбитый за линией фронта, по заснеженному лесу настойчиво добирался к своим. Кто-то утверждает, что переломным моментом для него стало неожиданное решение во что бы то ни стало вернуться в строй и воевать до Победы, несмотря на гангрену и ампутацию ног. Но сам Алексей Петрович чаще вспоминал тот отнюдь не героический день, когда в юности, черпая из Волги воду для полива бахчи, он услышал над собой мотор аэроплана и так залюбовался им, что лёг прямо в воду, чтобы лучше видеть удивительный полёт. 

Именно так он встретил ту настоящую мечту, которая определила всю жизнь. Ведь именно желание летать подвигло юношу, непрестанно болевшего и месяцами лежавшего в кровати, поехать на Дальний Восток, где, по утверждению опытного доктора, могли пройти все его болячки. И эта тяга к небу помогала ему, строителю Комсомольска-на-Амуре, находить время и силы на регулярные занятия в аэроклубе. Наконец, именно неизменная страсть к высоте и скорости «вытянула» его из того отчаяния, в котором он едва не утонул, когда после операции не нашёл ног под одеялом.

Летать Маресьев научился ещё до того, как в 1937 году был призван в Красную армию. Поэтому служить он стал по специальности, в пограничном авиаотряде на Сахалине, а затем его отправили доучиваться в лётную школу и авиационное училище, благодаря чему он вскоре оказался почти на родине – в Ростовской области. Боевой опыт у Маресьева появился только в августе 1941 года, но к тому времени он уже был хорошим лётчиком. По крайней мере, мастерства ему хватило на то, чтобы не только остаться живым в годину разгрома наших ВВС, но и до апреля 1942 года сбить три немецких транспортника. К слову сказать, Александр Иванович Покрышкин, который впоследствии говаривал, что кто не воевал в 41-м и 42-м, тот не знает настоящей войны, за то же самое время также подбил 3 вражеских самолёта. Впрочем, опыт вовсе не исключал досадных ошибок и промашек. Тот же Покрышкин свой «счёт» открыл, сбив по ошибке советский бомбардировщик, а Маресьев просто… поторопился.  

Дело в том, что весной 1942 года между озёрами Ильмень и Селигер у неприметного города Демянска наши войска сумели окружить около 100 тысяч немцев. Немцы тогда были уверены в своей победе и потому оборону держали геройски, получая всё необходимое по воздуху. И чтобы нарушить этот воздушный мост, наши ИЛы под прикрытием частенько «утюжили» немецкие аэродромы в Демянском котле. Но поскольку враги в воздухе появлялись редко, на очередную штурмовку вместо большой группы истребителей отправилось всего четыре, под началом лейтенанта Маресьева. 

До цели они долетели, но там встретили троекратно превосходящего их противника. Немцы были настроены серьёзно. Никакой игры в «клещи», о которой написал в повести Полевой, они и не думали заводить, а сразу принялись расстреливать самолёты. И Маресьев всё сделал правильно. Когда от прямого попадания его двигатель стал глохнуть, он оторвался от «мессершмиттов» и решил сесть на лёд небольшого озера среди чащи. Да только слишком рано выпустил лыжное шасси, которое зацепилось за верхушки сосен, из-за чего самолёт тут же рухнул в глубокий снег.

То, что происходило в последующие длинные дни и ночи, даже представить трудно. Французу Анжелю Казажусу, который стал лётчиком после того, как посмотрел фильм «Повесть о настоящем человек», Маресьев уже в 1990-е годы лаконично скажет, что «выбираться из леса было труднее и страшнее, чем это показано в картине». 

И это несмотря на то, что никаких немцев там не было и в помине: кругом глухие леса и болота. Да и схватки с медведем-шатуном, которую описал в начале своей повести Полевой, тоже не было. Зато имелся бортовой паёк, в который входили по 3 банки сгущённого молока и мясных консервов, почти килограмм галет, сахар и даже шоколад. Но всё это не имело никакого значения. Потому что серьёзно повредивший ступни пилот оказался в полном одиночестве среди бескрайнего и глухого леса, не зная, куда же идти, точнее, ползти. Не зная, что до своих, как потом выяснили исследователи, ему было рукой подать – каких-нибудь 8–10 километров.

О своём пребывании в госпитале Маресьев тоже обычно отмалчивался. И не только потому, что не хотел своими откровениями развеивать безупречную легенду, созданную Полевым. Просто нелегко вспоминать о том, как его, чудом вернувшегося к людям, сперва признали безнадёжным, поскольку с момента травмы прошло три недели, и положили в холодную, глухую, с заколоченными окнами комнату – умирать. И о том, как хирург Теребинский чуть ли не случайно, проходя мимо, увидел его и тут же принялся оперировать, пообещав сохранить ноги. 

Нелегко было вспоминать даже тех, кто помог ему в те страшные дни: участливых медсестёр, неунывающего комиссара Семёна Воробьёва и того самого лётчика, что летал в Первую мировую войну, несмотря на ампутацию одной стопы. Ведь какой бы искренней ни была их помощь, каким бы ободряющим ни был стародавний пример, мысль об утраченных ногах была сильнее. И заглушать её приходилось тогда не только словами, но и водкой, в чём Маресьев в конце жизни признался корреспонденту газеты «Красная звезда» Анатолию Докучаеву. 

Впрочем, когда желание летать всё же одержало победу в душе Алексея Петровича, он сразу принялся тренироваться: ходить, прыгать, бегать и, конечно, танцевать. Правда, танцевать пришлось не с медсёстрами, которым боялся отдавить ножки своими бесчувственными протезами, а с соседями по палате, специально надевавшими для такого дела рабочие сапоги.

Всего за полгода Маресьев научился ходить так, что редкий человек замечал что-то неладное в его походке. И уже в начале 1943 года комиссия записала в личном деле старшего лейтенанта: «годен во все рода авиации». А в феврале он совершил первый после ранения полёт, причём в этом ему помогал заместитель начальника лётной школы Антон Федосеевич Белецкий, который и сам летал с протезом вместо правой ноги. 

Наконец, в июне того же года Маресьев прибыл на фронт и столкнулся с последним, ожидаемым, но практически неодолимым препятствием: человеческим страхом. Никто из лётчиков 63-го Гвардейского истребительного авиационного полка, который тогда готовился к предстоящей Курской битве, не захотел брать его в напарники. И целый месяц ему пришлось летать только над аэродромом, пока Александр Михайлович Числов, командир одной из эскадрилий, не взял его с собой на боевое задание… под расписку! Но этого хватило, чтобы истосковавшийся по делу Маресьев сразу же показал, чего стоит в небе. Чуть ли не в первый вылет он на глазах командира сбил немецкий истребитель, а на следующий день в неравном бою «завалил» ещё два «фокке-вульфа» и спас от верной гибели сослуживцев.

Через месяц, в конце августа 1943 года, и результативный Числов, сбивший 15 немецких самолётов, и немало удививший всех Маресьев, у которого было 6 воздушных побед, получили по «Золотой Звезде». Вскоре после этого их пути разошлись: первый остался в боевых частях, второй же перешёл на «мирную» должность инспектора в Управление вузов ВВС, а летом 1946 года по состоянию здоровья и вовсе вышел в отставку. 

Однако дружба, родившаяся из доверия, постоянно сводила их. И одна из таких встреч произошла вскоре после войны, когда Числов, находясь проездом в Москве, зашёл в гости к бывшему однополчанину. Тесная комнатушка, где ютилась молодая семья Маресьевых, так возмутила его, что он тут же написал маршалу Коневу, и вскоре герою предоставили квартиру на улице Горького – ныне Тверской. А ещё через полгода о скромном лётчике на протезах узнала вся страна, правда, «виноват» в этом был не Числов, а Полевой.

Трудно представить, но до самого конца 1946 года, когда впервые напечатали «Повесть о настоящем человеке», имя Маресьева (в книге – Мересьева), знали немногие. Только боевые товарищи Алексея Петровича да те, кто вольно или невольно вошёл в его судьбу, могли поведать о его подвигах в снегах Валдая, на больничной койке и в синем небе. 

Впрочем, известность могла обрушиться на лётчика и раньше, в 1943 году. Ведь тогда, осенью, в прославленный своими героями 63-й полк приехал именитый корреспондент «Правды» Борис Полевой. Прибыл для того, чтобы взять интервью у командира полка, аса Андрея Федотова, но тот указал на своего заместителя Числова как настоящего титана. Тот же, уклоняясь от расспросов, поведал московскому гостю о безногом лётчике, и Маресьеву пришлось всю ночь рассказывать свою историю. 

Обычно Полевой писал свои очерки быстро, даже стремительно. Но заметка о небывалом герое в главную газету страны не попала. Некоторые утверждают, что сам Сталин одобрил её, но публиковать воспретил, ибо не хотел, чтобы появились слухи о том, что в Красной армии от безысходности «дошли» до использования инвалидов. Так или нет, сейчас не важно. Зато важно, что о Маресьеве журналист вновь вспомнил, когда был на Нюрнбергском процессе. Опять-таки неизвестно, какая здесь взаимосвязь, но сразу после возвращения из Германии Полевой на одном дыхании, в течение 19 дней, написал своё самое известное произведение.

С каких-то пор появился слух о том, что Маресьев книгу о самом себе так и не прочёл. Может быть. Но как тогда он смог консультировать актёров фильма, который в 1948 году снимали по мотивам повести, а впоследствии, на склоне лет, рассказывать «как было на самом деле»? Скорее всего, Алексею Петровичу хватило самой жизни, которую не смогли бы передать никакие талантливые книги и кинофильмы. А на выдумки писателя, среди которых и голодный медведь, и припорошённая снегом санитарка, и сожжённая немцами деревня, и слишком правильный комиссар, и придуманный лётчик Карпович вместо реального, но «неудобного» Прокофьева-Северского, он смотрел с пониманием.

Все эти драматические детали нисколько не искажали правду о войне. И не мешали воодушевлять десятки тысячи инвалидов, которые, подобно Мересьеву, оказались перед пропастью физической беспомощности. Поэтому Маресьев не чурался того, чтобы упрочить легенду и ради этого прогуляться с Полевым по набережной Москвы или встретить своих спасителей, «мальчишек», одному из которых уже в 1943 году было 20 лет, на перроне вокзала. Но сам он оставался живым, простым и скромным человеком.

Самое важное в истории Маресьева заключается в том, что слава нисколько не закоптила его душу и помогла свершить ещё один, третий по счёту, подвиг. Он много ездил по Союзу и часто выезжал за рубеж. Каждый месяц, каждую неделю он выступал в больших официальных залах, на знаменитых стадионах или в маленьких сельских школах. Он постоянно встречался с самыми разными людьми, от Генерального секретаря ЦК КПСС и маршалов Советского Союза до космонавтов и маленьких пионеров. 

Но среди этой суеты ‒ когда важной, а когда и нет ‒ он помнил о ветеранах и инвалидах войны. Ходил по высоким кабинетам, чтобы «выбить» для них квартиры, годами бился за то, чтобы начался выпуск автомобилей для людей, лишённых ног и рук. А ещё приложил уйму усилий только для того, чтобы страна узнала и других героев, которые, как и он, сражались вопреки своим физическим недостаткам. Ведь только среди лётчиков таких оказалось восемь: А. Ф. Белецкий, Л. Г. Белоусов, А. И. Грисенко, И. М. Киселёв, Г. П. Кузьмин, И. С. Любимов И. А. Маликов, З. А. Сорокин. А не знали о них только потому, что, по меткому замечанию Маресьева, не нашёлся на этих героев Полевой.