С практической точки зрения, соколиная охота – занятие бессмысленное: ничтожная добыча (утка,  пара зайцев) явно не стоила затраченных усилий. Впрочем, добыча особого значения и не имела: соколиная охота затевалась исключительно для развлечения.

Она хоть и называется соколиной, однако участвовали в ней ещё и ястребы. А когда эта забава полюбилась нашим предкам, доподлинно неизвестно, однако уже в IX веке свой соколиный двор был у князя Олега. И захваченный половцами князь Игорь в плену охотился с ястребом: «Волю ему даяхут, где хочет ту ездяшет и ястребом ловяшет». Ничего себе плен, где хотел, там и ездил! А в «Русской правде» Ярослава Мудрого были статьи об охоте вообще и о ловчих птицах в частности: за кражу птицы полагался штраф три гривны (как за побои простолюдина).

Бывало, власть предержащие так увлекались охотой, что пренебрегали своими обязанностями. Так, в 1135 году новгородцы упрекали князя Всеволода Мстиславовича: «Почто ястребов и собак собра, а людей не судяше и не управляюще…» Думаете, князья образумились? Да ничего подобного – через 130 лет с тем же самым упрёком горожане обращались к Ярославу Ярославовичу…

Ловчие птицы были частью дани Золотой Орде, причём один хороший кречет шёл за трёх скакунов. Птиц отправляли и в подарок – другим князьям и зарубежным  правителям. Но путешествия были долгими, птицы часто не переносили тягот дороги, так что порой приходилось преподносить только крылья и голову покойного, это принималось как нормальный подарок. Не потому что кому-то нужна была мумифицированная птичья голова, а как знак того, что дар принят и оценен.  

Иван Грозный дорожил своими птицами, и как раз в его время возник Сокольничий приказ, контора, ответственная за соколов и прочие детали царской охоты. Появились и придворные звания сокольничего и ловчего, но самым азартным царственным соколятником был Алексей Михайлович, оставивший нам «Урядник Сокольничья пути» – писавшийся под личным присмотром государя устав, регламентирующий соколиную охоту и всё, к ней относившееся.

Тишайший знал имя чуть ли не каждой своей птицы, собственно, он сам эти имена обычно и придумывал. Его пернатые были так хороши, что иностранцы интересовались – откуда такая красота? Но и места, где ловили птиц, и пути, которыми ловцы-помытчики везли их ко двору, и способы приручения и обучения пернатых охотников считались государственной тайной. Иноземцам птиц не показывали: любоваться можно было только издалека. 

Алексей Михайлович даже приказал пошить для своих сокольничих особую одежду: шитые золотом красные кафтаны, красные или золотые сафьяновые сапоги с длинными загнутыми носами, бархатная, отороченная соболем шапка, роскошная, отделанная драгоценными камнями перчатка… 

Свои наряды были и у птиц: закрывающая глаза шапочка-клобук, нагрудники, нахвостники, обножки (кожаные кольца на лапки), должик,  раззолоченный шнур-поводок. И последний штрих  – колокольчики: по их звону сокольничий, даже не видя птицу, мог понять, куда она делась и чем занята.  

 

Не остались в стороне от царской милости и помытчики (ловцы) соколов, ежегодно привозившие ко двору Алексея Михайловича минимум двести птиц –  с Белого моря, из Заволжья, с Урала…  В общем,  были они людьми занятыми, а работа их считалось такой важной, что их освобождали от повинностей, положенных прочим подданным русского царя.

Царские охоты были недёшевы. А ведь помимо особо роскошных многодневных выездов Тишайший почти ежедневно, а то и дважды в день устраивал ещё и мини-охоты. Каждый раз его сопровождали сотни сокольничих, солдат, конюхов, охотников, поваров и прочей челяди. Кавалькада неспешно доезжала до места охоты, к заранее разбитым шатрам. Царь подавал сигнал, звучали рожки, и сокольничие пускали своих питомцев за добычей. Самого удачливого пернатого охотника подносили к царю, чтобы они друг другом полюбовались.

Охотился царь обычно под Москвой (а по нынешним временам – практически в центре) – на Девичьем поле, в селах Хорошеве, Ростокине, Тайнинском, Семеновском, Преображенском, иногда брал с собой царицу и сыновей, Фёдора и Петра. Но выросший Пётр к охоте оказался равнодушен. А вот Елизавета Петровна  иногда на соколиные охоты выезжала – обычно к Угрешскому монастырю, под Люберцы. Изредка с птицами охотились Пётр II, Екатерина Великая… Но былого размаха уже не было.

Последняя царская соколиная охота официально проводилась в 1856 году по случаю коронации Александра II.  Конечно, охота с ловчими птицами не исчезла совсем, но то была бледная тень охот прежних веков. Мало того: пришло время, хищных птиц сочли вредными – ведь они воруют наших кур и кроликов! – и  стали их уничтожать. 

Охоты царского размаха устраиваются и сегодня, но, увы, не в России. У нас энтузиасты пытаются возродить традицию, но это очень непросто – дорого, ведь нужны не только птицы, но и помещения для них, и егеря, тренеры, и станции для обучения, кони и конюшни, богатые дичью охотничьи угодья, наконец. Ну а пока роскошные соколиные охоты возможны разве что в нефтяных арабских королевствах. Причём охотятся шейхи в основном с нашими птицами – за российских сапсанов и балабанов, всё таких же прекрасных,  они готовы платить, как за «роллс-ройсы».

Место получивших отставку птиц заняли собаки: началось время грандиозных псовых охот, и хоть пословица назвала их «барскими», цари и царицы ими не пренебрегали. 

Наша псовая охота уникальна: в других странах охотились либо с гончими, либо с борзыми, а у нас – с теми и другими одновременно. Появившаяся на Руси еще в XV веке, особо любимой псовая охота стала в послепетровские времена. Такой охоте требовалось много обслуги: егеря, псари, конюхи, повара и музыканты для пира… И  пара лекарей: эта бесшабашная скачка в неизвестность, полную оврагов, пней, рытвин, коварных кротовых нор, без несчастных случаев не обходилась. 

Юный Пётр II был подростком спортивным. Он обожал псовую охоту, но только не в Петербурге – бросив все дела, он надолго уезжал в Москву, в село Измайлово. Он умер, не дожив до пятнадцати лет, и как император сделал немного, но вот моду на псовую охоту завести успел.

Анна Иоанновна любила пострелять: в её дворце повсюду стояли ружья, и императрица, увидев летящую ворону или другую птицу, палила по ней прямо из окна, отчего, говорят, придворные дамы падали в обморок. Но это так, разминка – на настоящей охоте добыча была солиднее. Как сообщалось в газетах, только однажды «Её Величество, для особливого своего удовольствия, застрелить изволила 9 оленей, 16 диких коз, 4 кабана, 1 волка, 374 зайца, 68 диких уток и 16 больших морских птиц»… 

При Елизавете Петровне псовая охота стала ещё роскошнее. Разукрашенные шатры на сборном пункте – обычно в устроенном ещё Анной Иоанновной царскосельском зверинце; невероятные наряды охотников (и самой императрицы, часто выезжавшей в мужской одежде); толпы егерей, обряженных то в черкески, то в шитые золотом камзолы; сотни борзых и гончих; породистые кони в драгоценной сбруе, а для не желавших ехать верхом – специальные экипажи, яхт-вагены… 

Екатерина II по молодости любила, поднявшись до зари, скромно пострелять уток в компании одного егеря и одной собаки. Но со временем её придворные охоты приобрели размах: к роскошествам прежних цариц добавились украшения вроде пушечных выстрелов во время обеда и водивших хороводы нарядных поселянок. А потом, бывало, раздавался колокольный звон – её величество отбывала в паломничество:  императрица часто совмещала скачку за зверем с поездкой по святым местам.  

Охоты Александра II тоже впечатляли – и роскошью, и многолюдством, иногда в них участвовало под три тысячи человек. Ему нравились все мыслимые виды охоты, но больше всего – зверовая: на зубров, лосей и особенно на медведя. Стоило крестьянам где заметить медведя, как тут же на место выезжал специальный егерь, которому полагалось следить за будущим трофеем, чтобы, когда прибудет царственный охотник, всё было готово. Такая охота была опасной – однажды раненый зверь набросился на императора. Спасли его егерь и рогатчик, то есть человек с рогатиной – это древнее орудие хождения на медведя было актуально и в XIX веке.

А одной из лучших псовых охот того времени считалась та, которую устраивал великий князь Николай Николаевич в своём имении Першино. Больше двух сотен лучших гончих и борзых, сотня лошадей, толпа обслуги – егеря, ловчие, выжлятники, борзятники, стременные, доезжачие, – все в нарядной униформе. Эти охоты могли длиться неделями, а завершались они ритуальным пиром: охотники с факелами вставали вокруг горы убитых животных, егеря трубили в фанфары, играл оркестр.

Николай II  тоже был охотником и даже старших дочерей успел увлечь. В 1914 году он охотился в последний раз. И больше придворных охот у нас не было. 

На самом деле, большие охоты начали умирать ещё раньше, а с отменой крепостного права и вовсе стали редкостью. Ведь что надо для псовой охоты? Огромные, богатые зверем  угодья и немалые деньги, а ко второй половине XIX века и то, и другое у дворян стало заканчиваться. И охоты, подобные выездам орловского помещика Киреевского (с этих выездов Толстым, с Киреевским знакомым, была писана охота в «Войне и мире»), сменились тихим хождением по лесу с ружьем и собакой, а то и вовсе без оной. Наступило новое время – время охоты «крестьянской».