Русская судьба Аристотеля Фиораванти из Болоньи
Георгий Осипов13.04.2015
Пятьсот сорок лет назад, ровно в канун «Великого дня», то есть Пасхи 1475 года, в ворота московской крепости, которая, к слову, была совсем не похожа на нынешний Кремль, въехал высокий гость из Италии. «В лето 6983 (1475) на Велик день, – говорится в летописи, – пришел из Рима посол Великого князя Семён Толбузин, а привел с собой мастера муроля, кой ставит церкви и палаты, именем Аристотель».
Побег в Московию
Гостя сопровождали, по сообщению того же летописца, сын Андрей и «парубок Петруша». Встречен он был весьма торжественно, поскольку был хорошо известен – пусть не лично, а по рекомендациям – тогдашней «первой леди» Московского государства, супруге Великого князя Ивана Васильевича Софье Палеолог.
Гостя звали Аристотелем Фиораванти. Был он, по меркам того времени, уже глубоким стариком – шестьдесят лет! Прибыл же он из своего родного города Болоньи. «Жирной Болоньи», как говорят в Италии. Некоторые историки ставят под сомнение его имя, предполагая, что в реальности родившегося 600 лет назад сына болонского архитектора звали Родольфо, а прозвище Аристотеля он получил honoris causa – по совокупности заслуг.
Заслуги, надо сказать, были. И немалые: Фиораванти не раз показал себя блестяще одарённым инженером и зодчим. Одну из болонских башен передвинул на новое место, выпрямил течение реки Рено и наклонившуюся звонницу в городе Ченто, построил там же водопровод, принял активное участие в строительстве Пармского и Кремонского каналов, строил крепости для венгерского короля Матиуша Корвина, спроектировал существующее и сегодня в Болонье здание Палаццо дель Подеста...
Ну, чем не античный гений, чем не Аристотель? Да и в эпоху Кватроченто (XV век), золотую пору Возрождения, античность и античные имена были в большой моде. Для сопоставления: Микеланджело Буонаротти появился на свет как раз во время путешествия Фиораванти в Москву, а Леонардо да Винчи в середине 70-х годов написал знакомую всем по Эрмитажу «Мадонну Бенуа».
При этом в далёкую, холодную и неведомую Московию Фиораванти уехал совсем не от хорошей жизни. Во все века – и Возрождение совсем не исключение – наделённые яркими дарованиями люди считались в лучшем случае колдунами, чародеями... Фиораванти, например, не раз обвиняли в фальшивомонетничестве. Хотя все эти обвинения опровергаются документами и суд зодчего оправдал, злые языки, как скажет в своё время русский классик, страшнее пистолета... Вот от этих пистолетов и бежал (фактически!) великий болонец в Москву.
«Бараном» по стенам
В Москве же были свои виды на нового Аристотеля. С чисто формальной точки зрения ему надлежало построить главное здание, главный храм наливавшегося силами единого Русского государства – новый Успенский собор в Москве. При чём построить по образцу своего древнего владимирского предшественника.
Как водится, сначала пытались осуществить замысел своими силами. Но уже практически готовое здание, возведённое выигравшими (благодаря самой низкой цене – знакомая картинка?) тогдашний «тендер» зодчими Кривцовым и Мышкиным, в мае 1474 года обрушилось. Дело было, возможно, не только в некачественном известковом растворе, на который указали «эксперты» – мастера из Пскова (характерно, что от подряда на новое строительство они благоразумно отказались). Существует предположение, что до Москвы (как, например, в марте 1977-го) донёсся отзвук какой-то дальней подземной бури. «Трус», как тогда говорили.
Одним словом, некогда цветущее, но порядком одичавшее за века монгольского владычества древо русского зодчества нуждалось в свежей крови. Нужны были новые технологии. Именно ими и обладал итальянский мастер.
Однако «прививка» новых технологий оказалась делом непростым. Выяснилось, что в Москве порой не имеют понятия о весьма обычных в Европе вещах, например, обычной строительной лебёдке. Применяют при строительстве деревянные, а не маталлические связи. И, вопреки пословице «ломать – не строить», толком не умеют даже быстро убрать обрушившиеся стены.
Фиораванти применил для этой цели «барана» , то есть окованное железом и раскачивавшееся между трёх брусьев бревно-таран. Как результат, «еже три года делали, во едину неделю и меньше развали», – записал изумлённый летописец. Не было добротного кирпича – и по настоянию итальянца за Андрониковым монастырём был построен специальный завод.
Фиораванти был не просто умелым, но и внимательным к местным традициям зодчим. Чтобы ознакомиться с образцом лично, он отправился во Владимир.
Успенский собор по проекту Фиораванти был возведён меньше, чем за пять лет. Сохранившиеся подробности строительства хорошо известны, да и изменился за пять с лишним веков главный храм России мало. Разве что почти на метр врос в землю. «Бысть же та церковь чюдна велми величеством и высотою и светлостью и звонкостью и пространством; такова же прежде того не бывало в Руси, опричь Владимирска церкви; а мастер Аристотель», – восхищался простодушный и благодарный автор летописи созданием итальянца.
«Князь же великий поима его...»
Но Успенский собор был только верхушкой московского «айсберга». Приглашать столь знаменитого мастера ради одного храма было бы попросту нерационально. Дело в том, что существовавший до конца XV века белокаменный Кремль сильно обветшал. Да и мощью крепость Дмитрия Донского была хороша для Московского княжества, но никак не для единого Русского государства.
Единолично возводить новую огромную цитадель у Фиораванти, конечно, не было ни времени, ни сил. И он – известно точно – не раз просил Ивана III отпустить его домой. Но дело в том, что именно ему, вполне возможно, принадлежит не только общий план Кремля, но и его секретная часть – сеть скрытых подземных ходов. Поэтому Иван III Васильевич расставаться с таким мастером не спешил.
Постепенно само имя Аристотеля Фиораванти исчезает из письменных источников. Почему? Повторимся, был он по тем временам человеком очень и очень пожилым. Что, впрочем, совсем не помешало ему в разгар строительства Успенского собора командовать московской артиллерией в походе на Новгород. Но домой всё равно тянуло. И однажды мастер решился на побег. После того, как его земляка, который не смог вылечить занемогшего татарского князя, после пыток казнили. Фиораванти «бояся того же, начал проситься у великого князя в свою землю; князь же великий поима его и ограбив посади на Онтонове дворе...».
Однако строптивый старик был ещё нужен великому князю – в 1485-м, во время похода на Тверь, он снова командует артиллерийским обозом. После чего его следы окончательно теряются. Но своё, поистине великое, дело мастер Аристотель сделал. И дело, конечно, не только в одном, пусть и грандиозном, сооружении – Успенском соборе Московского Кремля.
Фиораванти «протоптал» дорогу в полумифическую до того времени Московию для других итальянцев – Марко Руффо, обоих Алевизов, Пьетро Антонио Солари.
А потом были уже боле или менее обрусевшие Доменико Трезини, Антонио Ринальди, Бартоломео Растрелли, Карло Росси, Джакомо Кваренги – в столицах. И куда менее известные, но зримо определившие облик русской глубинки (скажем, в Шуе и в Мышкине), Гауденцио Маричелли и Иоганнес Манфрини. Но первым из первых в этой «итальянской России» был всё-таки он – Аристотель Фиораванти.