Камоэнс (по-португальски — Луиш Важ де Камойнш) жил очень давно — в XVI веке, на последнем излёте блистательной поры европейского Возрождения. Был весьма родовитым дворянином, доводясь по материнской линии родственником знаменитому и прославленному им в своей поэме мореплавателю Васко да Гаме, получил блестящее образование, но навряд ли что-то слышал о существовании где-то на севере ледяной и таинственной Московии.

«Московиты» же впервые услышали о Камоэнсе почти два века спустя после его смерти — под именем Камуенса в своём «Кратком руководстве к красноречию» его упомянул Михаил Васильевич Ломоносов. Потом — Тредиаковский, Сумароков — «Вкус португальцев в стихотворстве почти такой же как и у гишпанцов. Славный их стихотворец был Комоэнс или португальский Гомер...» Но вполне вероятно, что россиян привлекали не только «Лузиады» — он был близок им какой-то совсем не европейской неприкаянностью своего жизненного пути.

Добавим, что по трагической иронии судьбы Камоэнс умер в год «смерти» своей страны — в 1580 году Португалия на шестьдесят лет исчезла с карты мира. Но покорившие её испанцы ещё не поняли, что Камоэнс, по крылатому выражению кого-то из испанских классиков, отгородил Португалию от Испании надёжнее, чем все замки и крепости...

«Он был титулярный советник, она генеральская дочь...» Конечно, совсем не «титулярным советником» был Камоэнс — повыше. Но влюбился всё же не по чину — в Прекрасную Даму, влюбляться в которую ему ну никак не полагалось, а средневековая субординация была штукой очень жёсткой и даже жестокой. Однако ж голову не плечах он сохранил, в темницу надолго не попадал... Но по королевскому приказу отбыл фактически в ссылку — в далёкую Индию. Но златых гор в далёких тропиках не стяжал, привезя из дальних странствий лишь ту самую поэму — «Лузиады» (лузиады — потомки легендарного героя Луза, обитатели страны Лузитании — иначе говоря, португальцы).

Первый перевод — прозаический — поэмы Камоэнса на русский язык сделал Александр Дмитриев, старший брат весьма известного в своё время поэта Ивана Дмитриева. И с тех пор Камоэнс врос в русскую культуру. «Суровый Дант не презирал сонета; В нём жар любви Петрарка изливал; Игру его любил творец Макбета; Им скорбну мысль Камоэнс облекал». Это Пушкин. Его ровесник Карл Брюллов, запечатлел один из сюжетов «Лузиад» на хранящейся в Русском музее большой картине «Смерть Инессы де Кастро», блистательно красивой кастильской дворянки, за двести лет до Камоэнса также сполна заплатившей за запретную любовь...

Жуковский — через два года после смерти Пушкина — будучи в Германии, увидел на сцене небольшого театра посвящённую Камоэнсу пьесу. Пьеса понравилась — взялся переводить. Перевод не заладился, потому написал собственный поэтико-драматический этюд, «маленькую трагедию», если угодно, названную именем великого поэта. Произведение Жуковского завершали слова, ставшие со временем крылатыми: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли».

Драматическая поэма на протяжении всего XIX века пользовалась популярностью. «Теперь десять часов вечера, я вернулся от Якунчиковых, где читал Камоэнса и рассказывал об этом лете, когда мы строили церковь и театр, а потом играли эту драму...» Это из письма Василия Поленова. О гимназических спектаклях, в которых игрался «Камоэнс», вспоминает, например, и Владислав Ходасевич.

Тем не менее, как ни популярна была в России поэзия великого португальца, полного перевода «Лузиад» до ХХ века не существовало. И первым, кто взял на себя труд переложить на русский язык гигантский объём — 8 816 строк эпической поэмы — был выпускник Царскосельской гимназии Михаил Травчетов (ударение на первый слог. — Прим. авт.), которому незадолго до Первой мировой посчастливилось побывать в Португалии, так что перевод выполнялся с оригинала, а не с подстрочника, как это часто бывало и бывает.

Травчетов в послереволюционные годы преподавал в обычной ленинградской школе, и о главном труде его жизни мало кто знал. За исключением его родной сестры, Софьи Дубровской, впоследствии немало порадевшей об издании труда брата.

Травчетов окончил перевод в 1940-м, работа была сдана в Госиздат, принята и подготовлена к печати. Но началась война, стало совсем не до Камоэнса, а сам Травчетов, наотрез отказавшийся эвакуироваться из родного города, умер в декабре 1941-го — не от голода, а от сердечного приступа, сразившего его после возвращения с ночного противовоздушного дежурства на крыше.

С тех самых пор травчетовский перевод «Лузиад» стал неким «мифом ХХ столетия», заточённым в хранилище Российской национальной библиотеки, — о нём знали все, но никто, кроме той же Софьи Дубровской, не прилагал усилий к тому, чтобы миф обрёл зримое воплощение.

Работа Травчетова — о ней писали, что она сохранилась «в небольших фрагментах», — в послевоенные годы уже мало кого интересовала. «Конкуренция в советском издательском мире была не менее жёсткой, чем в нынешнем», — очень мягко и деликатно пишут о той поре в предисловии к нынешнему изданию «Лузиад» его составители Юрий Фридштейн и Антон Чернов.

«Жить в России надобно долго», — учил когда-то Корней Чуковский. Софья Дубровская, успевшая передать издателям все рабочие материалы брата, умерла в 1991-м. Ещё двадцать с лишком лет понадобилось на то, чтобы восстановить перевод в полном объёме.