Память Сердца

1. За каждое твое никогда

В густо цветущих и пахнущих зеленью травах пчёлы собирали нектар. А я их всегда боялась, потому что они больно жалят. Мне около семи лет, я путаюсь в этой пряной травяной замети. Но ты, мой дедушка, будто дерево корой покрытое, и никакие укусы тебя не волнуют. Ты и мне говорил:

– Что за беда такая – пчёлка куснула? Это же в пользу тебе, внученька.

У тебя пальцы грубые, ногти потрескавшиеся, лицо обветренное. Всё остальное закрыто: спина – рубахой в полосочку, синюю с белой; ноги – брюками из парусины серого цвета. На голове у тебя картуз, на ногах кирзовые сапоги без голенищ. Тебе всё нипочём. Ты можешь косить там, где ещё после паводка не просохло, можешь полоть грядки с помидорами и капустой, можешь брать из копанки воду и поливать огурцы. И всё ты крутишься, двигаешься, находишь себе дело. И бабушка моя не нарадуется: ты рядом, и без дела не сидишь. Бабушка любит, чтобы все при деле были.

– Без дел одни бездельники живут, – всегда она осуждает лодырей.

А ты, мой дедушка, принес мне кусочек сот с мёдом. Как же это вкусно! Да с бабушкиными пампушками! Да ещё с молочком от нашей коровы Красотки. Потому что у вас с бабушкой обязательно должна быть корова, ведь к вам в гости приезжают внуки из города. Это мы с братиком, дети старшей дочери, Марии. А из дальних краёв на поезде приезжают Лёник и Вовик – дети младшей дочери, Александры. А детки единственного сына Григория живут через два дома и совсем не перестают гостить у вас с бабушкой. Их целая орава, пять человек. Разве же вам можно без коровы? Вот и ходишь ты весь сезон в обрезанных штиблетах и косишь траву, где только возможно, надо же сено на зиму заготавливать.

До войны ты работал агрономом. Ты был самый образованный в большой своей семье. У отца твоего, Колистрата, было четыре сына и две дочери. И с женой своей, Евдокией, моей любимой бабушкой Дуней, прожили вы душа в душу неполных восемнадцать лет перед войной, и сынок ваш Григорий стал взрослым в конце войны. Он, как и ты, тоже ушёл на фронт...

В нашем доме в Калаче на стене всегда висел странный парный портрет. Моя мама, молодая и красивая, а рядом ты, мой дедушка. И тоже – молодой и красивый. Все, кто приходил в наш дом, спрашивали, с кем это моя мама рядом, ведь её муж, мой отец, совсем не похож на того, кто был на фото. И всем мама объясняла, что фотограф взялся увеличить два портрета, её и её отца. Но что-то он перепутал, этот фотограф, то ли у него бумага закончилась, то ли он решил сэкономить. Но получился вот такой парный портрет: и мама молодая, косы венчиком уложены, и отец её тоже молодой, ей ровесник, рядом.

Ах, прости меня, дедушка! Мой любимый, мой добрый дедушка! Прости за то, что я выросла без тебя. Я никогда не ела мёда из твоих сот, я никогда не пила молока от вашей коровы Красотки. И не было у тебя на ногах этих нелепых штиблет, сделанных из кирзовых сапог с отрезанными голенищами. И пять человек детей Григория никогда не приходили в твой дом. Ты ведь так и не узнаешь никогда, что под Харьковом Гришенька твой даже испугаться не успел, упал сраженный пулей. У жены твоей Евдокии остались только Маша с Шурой, две девочки-крошечки. Она их и растила, как могла. И никогда бабушка не говорила, счастливая оттого, что ты рядом что-нибудь ладил:

– Без дел одни бездельники живут.

А часто сидела бабушка с опущенными руками и потухшими глазами, а на коленях лежало какое-нибудь рукоделье – недовязанные носки или варежки. Вместо девяти внуков у неё были только я и мои братья – родной и два двоюродных, Лёник и Вовик. А пять человек сына её, Григория, так никогда и не появились на свет. И дом его через два двора никогда не был им построен. А твой дом после войны еще почти десять лет ждал тебя. Но ты так и не появился, мой милый, дорогой дедушка! А потом он остался пустым, оттого, что его покинули жена твоя и две дочки. Уехали на чужбину в поисках лучшей доли. Безденежье и нужда совсем одолели, а вербовщики давали подъемные, чтобы на Северном Кавказе на местах выселенных чеченцев поселились русские.

Завербовались и уехали. А ты так и не пришел.

Ты ведь тоже на войне погиб, где-то под Смоленском. Пропал без вести. А я никогда-никогда тебя не видела – только на том странном парном портрете, – и не ела мёду из твоих рук. И никогда ты не называл меня ласково внученькой. Да и тебя так никто и никогда не окликнул дедушкой. И обо мне ты тоже так никогда и не узнаешь.

И теперь у меня растут мои внуки, но я всё равно о тебе помню. Ты ведь мог быть моим настоящим, а не воображаемым дедушкой. Поэтому ставлю я на канон настоящие свечи за помин твоей души.

...Истаивает свеча, бегут восковые слёзы... По капельке – за каждое твое никогда.

2. Как же долго я вас искала…

Теперь в Интернете можно полистать реально существующие документы. Я вышла на «Обобщённый банк данных, содержащих информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны и послевоенный период». И здесь я вполне реально обрела и своего деда, и своего дядю, о которых знала только по рассказам мамы.

Набираю в поисковике фамилию своего деда: Горбуля. Двенадцать страниц с этой фамилией. На них чуть более двухсот человек. Все Горбули, есть даже несколько полных тёзок…

Люди из разных мест, но мои дед и дядя, его сын Григорий, из Воронежской области, из села Степная Михайловка.

…Медленно перелистываю виртуальные страницы. Уже встретила односельчан его, двоих братьев – старшего Ивана Колистратовича и младшего Михаила Колистратовича, племянников – Петра и Ивана...

А тебя, мой дедушка, и нет. Но я не тороплюсь, ещё есть ресурс. И, наконец, под номером 136 значится твоё имя: Горбуля Александр Колистратович: 1905-12.1941. И через одного под номером 138 стоит имя сыночка твоего – Горбуля Григорий Аизович: 1925-02.1944.

Я понимаю, что это он, мой несостоявшийся в жизни дядя Григорий Александрович, что запись сделана с ошибкой. Ну какой Аиз мог жить в селе Степная Михайловка? И что это за имя такое странное Аиз?

Тут же нахожу источник, откуда списывали данные для внесения в эти скорбные скрижали памяти. «Именной список.   Приложение к вх. № 72629 Форма 2/ВБ. На военнослужащих, родственники которых с начала Отечественной войны не имеют никакой связи. По Михайловскому Райвоенкомату Воронежской области».

Обтрёпанные машинописные листы: разлинованные по горизонтали, оторванн верхний уголок. На них уместилось в строку 12 пунктов – ценнейшая теперь для меня информация:

№№ п.п. – 1; Фамилия Имя Отчество – 2; Военное звание, специальность – 3; Должность – 4; партийность – 5; Год рождения – 6; Какой местности уроженец – 7; Каким РВК призван и какой области, с какого года в Армии: –  8; Когда прекратилась связь и вывод –  9; Где похоронен – 10; Ближайшие родственники Родственное отношение, фамилия имя отчество – 11; Где проживает подробный адрес – 12.

Здесь данные о моих родных в строке 112 – о деде, Горбуле Александре Колистратовиче, в строке 139 – о Григории «Аизовиче» Горбуле. Узнаю теперь достоверно, что и дед мой, и дядя – рядовые стрелки, оба беспартийные, обоим сделан вывод: «можно считать пропавшим без вести». Деда забрали на войну 14 августа сорок первого года. Тут я призадумалась, почему же не в первый день войны он ушёл на фронт. И меня осеняет: дед ведь агрономом был, за урожай ответственным. Как только хлеба убрали, так его и призвали. Мама такого мне никогда не говорила, я сама догадалась, изучая этот документ! Связь с ним прекратилась уже в сентябре, едва ли месяц повоевал мой дедушка… Через три месяца – в декабре сорок первого года – был сделан вывод, что он пропал без вести…

Его сын Григорий записался на войну 25 января 1943 года. Опять догадываюсь, что сразу после своего дня рождения он это сделал. Воевал почти целый год, потому что связь с ним прекратилась в декабре того же года, а вывод о том, что он пропал без вести сделан в феврале сорок четвёртого.

У этого скорбного «Именного списка», где почти у всех 367 человек стоит вывод: «можно считать пропавшим без вести», – есть автор – Великая Отечественная война. А позже его составители «Михайловский Райвоенком капитан Алфимов и нач. 2 части ст. л-т Береговой», подписали документ 13 августа сорок шестого года и отослали его в Управление по учёту погибших и пропавших без вести.

Кто-то, – наверное, это исполнитель, старший лейтенант Береговой, – торопливой рукой делает запись в каждой из двенадцати граф. Список длиннющий – «на 8 листах», исписанных с обеих сторон (на самом деле это 16 страниц). И я прощаю того, кто сделал ошибку в написании отчества. Он писал его сокращённо: Алдович. При этом дефис не поставил. Спешил всех-всех записать, а их так много, и не все они Горбули.

Поэтому и получился мой дядя Аизович. Строчная буква «л» похожа на строчную «и», а буква «д» выписана с нажимом и очень напоминает «з».

Тот же, кто в Архиве работал, тоже торопился и устал вести эти бесконечные «учётные записи», и даже не всегда включал свой ум, а просто механически срисовывал то, что видели глаза. Как сканер. А может, это сканер и делал, а распознаватель текста не смог распознать правильное написание…

И мне становится обидно, что на моих родных людей у кого-то не нашлось времени и не достало внимания. Но тут же, видя их имена в этом скорбном ряду, я забываю об обиде, и моё сердце переполняется благодарностью за то, что их внесли в эти скрижали истории, и я хотя и с большим опозданием, но обретаю вновь дорогих мне людей.

Дедушка был агрономом. Как молодому специалисту ему дали дом – большой, крытый железом, внутри были настелены полы, имелось светлое крыльцо с лестницей. Мама говорила, что во время войны в их доме жили то ли немцы,  то ли мадьяры. А они сами жили в погребе…

Строчки этого истёртого документа несут мне ещё одно дорогое и любимое имя, доброе и ласковое – имя моей бабушки Дуни. У Горбули Александра Колистратовича она значится как жена – Горбуля Евдокия Васильевна, а у Горбули Григория «Аизовича» она уже мать – Евдокия Васильевна…

Гриша, Гришенька... Григорий Александрович Горбуля родился в семье моего деда Саши и его жены, моей бабушки Дуни...

Моя мама, его младшая сестрёнка Маруся, всегда говорила, что Гриша погиб под Харьковом...

У него был хороший слух. Он мог играть без обучения на любом инструменте, особенно любил мандолину. И всегда исполнял мелодии на сельских праздниках.

Чтобы не пропустить войны, он прибавил себе год, и ушёл на фронт добровольцем. Вместо 1926 года рождения записал 1925-й (ведь исправить «шестёрку» в конце года рождения на «пятёрку» не так уж и сложно: надо слегка чиркнуть бритвочкой по лишнему крючочку). Так он и погиб где-то под Харьковом. И вечная слава пареньку из Степной Михайловки, отдавшему свои семнадцать лет жизни за нас, Григорию Александровичу Горбуле (1926-1943).

Я начинаю заново перебирать все имена в списке. И под номером 22 нахожу ещё одно имя: Горбуля Григорий Андреевич, год рождения 1925,  а дата гибели проставлена по дате сделанного вывода о его исчезновении – тот же февраль 1944 года. Эта запись из «Книги памяти Воронежской области Кантемировского района» Предполагаю, уверена, что это и есть мой дядя. Погиб он в декабре 1943 года, о чём сделана запись: «Можно считать пропавшим без вести в декабре месяце 1943 г.», а извещение об этом составлено в феврале 1944 года.

И слёзы, неудержимые слёзы, непонятно какого наполнения: то ли горечи – оттого, что я их никогда-никогда не видела и навечно потеряла их теплоту и доброе ко мне расположение; то ли утраты всех сразу и даже бабушки – оттого, что и она в этом списке, хотя и живая ещё, но уже навсегда ушедшая из моей реальной жизни; то ли радости – что я их, наконец, нашла здесь; то ли благодарности – неизвестным архивным служащим, за этот список с дорогими мне именами…

Сижу, смотрю на страничку в Интернете и плачу, заливаюсь неуёмной печалью.