Казмалы Василий. Exegi monumentum

Обращая свой лик в прошлое, человечество получает полезные наставления на будущее. Таково наследие наших великих предков. Я люблю подолгу размышлять о деяниях и судьбах светил русской истории. О том, как трудами множества людей строился нерушимый монумент – наша литература, послание потомкам.

Ярчайшим эпизодом в истории русской литературы, на мой взгляд, является трагическая дуэль, на которой был смертельно ранен Александр Сергеевич Пушкин. Этот человек, вдохновляющий поэтов и писателей и по сей день, навечно запечатлён в народной памяти и вечно жив, пока ещё не забыты строки его произведений. Обдумывая о постигшей его смерти, я не раз думал: «Поэта Дантес убить не сумел. Однако за смерть мужа и отца он так и не ответил». Таким образом? мне в голову пришла идея написать вот такую историю:

2 ноября 1895

Был полдень. Жухлая придорожная трава трепалась на сильном ветру, который срывал жёлтые листья с потрёпанных осенью лесных деревьев. Из лесу на поляну выныривала дорога. Она то взбегала на бугор, то исчезала в овражке, а потом приближалась к реке, отделяясь от неё хлипким деревянным ограждением. Так она тянулась вдоль берега белой пыльной лентой, устремляясь к городку, взгромоздившемуся на невысокий холм. Этот городок, разбитый на пучки домов разного размера, с церквями и садами, ничем особым не отличался. Он просто здесь был, как будто так и было задумано, как будто так было с начала времён.

Из лесу, скрипя и колёсами, выехала старая карета и поскакала своей скрипучей тушей по кочкам и ямам сельской дороги. Двое жеребцов, которыми она была запряжена, устали, и покорно слушались команд возницы-француза, с лицом, покрытым седой щетиной.

Как только городские крыши и стены стали видны из окна кареты, в них тут же впился внимательный изучающий взгляд одного из пассажиров. Это был видный мужчина лет сорока. Он был опрятно одет, с аккуратно подстриженной бородкой и длинными волнистыми волосами, собранными на затылке в короткий хвостик. Сильные руки, покоившиеся на начищенном эфесе шпаги, выдавали в нём умелого воина. Его слуга, юноша лет восемнадцати, чей подбородок только узнал, что такое щетина, дремал, уперев голову в угол. Он был высок и мог бы показаться неуклюжим, но, как и его господин, хранил множество секретов. Они ехали издалека, и долгая дорога ещё больше сплотила их.

На повороте дороги, где она сближалась с берегом реки, маячила надпись на резной табличке – «Сульц». Вдруг звонкий голос возницы заглушил скрип кареты и топот копыт:

– Почти приехали!

Господин снял шляпу и, выглянув в окно, крикнул в ответ:

– Отлично, скорей бы!

Вернувшись в карету и оправив волосы, господин заметил, что слуга проснулся.

– С пробуждением, мой юный друг, – сказал он на родном русском языке. В ответ слуга только кивнул и вдруг чихнул.

– Никак, захворал? – спросил господин, переводя взгляд на новую открывшуюся ему картину.

– Как тут не захворать, в ихних Франциях, барин? Ночью дрожь пробирает, днём жарко – вот и чихаю. А дорога – сущий ужас. Нешто трудно сделать людям дорогу без ям? Куда смотрит здешний правитель?

– Не суди строго, Петруша. Всё-таки это захолустье, не Петербург с его мостовыми.

– Сколько, кстати, времени, вы планируете провести здесь? Скоро ли домой отправимся?

Барин ответил не сразу. Его внимание привлекло нечто новое. Впереди над дорогой подымалась пыль, и виднелось нечто мутное, напоминающее толпу людей.

– Как только уладим все наши дела здесь, Пётр.

Такой ответ означал, что этот разговор следует отложить. Пётр наседать не стал. Он знал, что господин посвятит его в эти самые «дела», когда придёт время.

Экипаж приблизился к столпотворению и сбавил ход.

– Дайте дорогу! В сторону! – кричал старый возница. В противоположную сторону тащилось несколько повозок, запряжённых мулами. Их вели торговцы-евреи. Шумной гурьбой прошли цыгане. Возница пригрозил вороватым детишкам кнутом, и они тут же отскочили от кареты. Толпа была пёстрой, как на турецком базаре, и все эти люди уходили от Сульца. Были здесь и обычные крестьяне. Высунувшись по пояс из окна кареты, барин окликнул одного из таких крестьян.

– Мсье! Мсье, постойте. Позвольте узнать, почему все эти люди покидают город?

Тощий, сутулый, с загорелым лицом, крестьянин брёл вместе со своей женой и гурьбой детишек. Остановившись, он поднял голову в соломенной шляпе и посмотрел на барина снизу вверх своими прищуренными узкими глазами.

– Уходят, сударь. Пока ещё могут.

– Какова же причина?

– Причина проста. Барон. Деспот.

Услышавшие последние слова люди стали испуганно оглядываться. Кое-кто ускорил шаг.

– Что же такого он натворил?

– Вы увидите всё сами. Дела этого города меня больше не касаются. Я хочу, чтобы мои дети жили нормально. С вашего позволения, сударь.

Барин медленно кивнул и сказал:

– Конечно. Благодарю, мсье.

– Пусть удача сопутствует вам. Будьте осторожны в Сульце, – сказал крестьянин, и пошёл дальше, не оборачиваясь.

Вернувшись в карету, барин переглянулся со слугой, и сказал вполголоса:

– Барон. Барон Геккерен. Он же Жорж Шарль Дантес. Вот мы и приехали…

На самой окраине Сульца располагался старый постоялый двор. Ворота были распахнуты настежь, и карета, не сбавляя хода, проехала под аркой из белого камня. Остановившись, возница тут же спрыгнул на землю и придержал коней. Во дворе было пусто, только у стены мирно дремала маленькая рыжая собака. Барин, выйдя из кареты, ожидал увидеть хозяина гостиницы, но тот не вышел их встретить. Тогда он приказал Петру разгрузить их багаж, а сам вручил вознице несколько монет, сказав при этом:

– Распрягай, Николя. На сегодня всё. Выпей чарочку за наше здоровье, когда пойдёшь в трактир.

– С удовольствием, сударь! – воскликнул Николя, спрятав деньги в карман протёртого сюртука. Барин взял саквояж, Пётр – чемодан с вещами, и они оба отправились к дверям гостиницы. Это было добротное двухэтажное здание с белыми, как и арка ворот, стенами. Оно выглядело вполне прилично, хотя окна второго этажа были грязноваты, а некоторые и вовсе забиты.

Первый этаж был обустроен, как трактир. В центре высокого и просторного зала стояли круглые столики и стулья. За ними красовалась барная стойка, слева от которой располагалась лестница на второй этаж. Хозяин гостиницы сидел за одним из столиков и что-то читал, попивая чай. Это был пожилой человек в простой и тусклой одежде, тоже довольно старой. Услышав, что кто-то вошёл, он оторвался от книги и посмотрел на гостей доброжелательным, но каким-то печальным взглядом.

– Чем обязан, господа? – спросил он, снимая очки.

Барин поклонился.

– Моё имя – Юрий Лавров, – представился он и добавил, указывая на юношу, – это мой помощник Пётр. Мы хотели бы снять комнату.

Хозяин гостиницы усмехнулся, отчего, как ни странно, стал казаться ещё более печальным.

– Вы не представляете себе, с какой радостью я бы предоставил вам комнату.

Он встал, отложив книгу, и направился к барной стойке.

– Проходите, не стойте в дверях. Присаживайтесь. У меня давно не было гостей.

– Конечно, мсье, – сказал Лавров – А как вас зовут?

– Где же мои манеры? – засмеялся хозяин гостиницы – Жак Дюмонт, к вашим услугам.

– Рад знакомству. Не откажетесь ответить на пару вопросов?

– О-о, я уже знаю, что вас интересует. Что не так в Сульце?

– Именно.

– Я так и знал, – с усмешкой сказал Дюмонт – Чаю? Или чего-нибудь покрепче?

– Чаю, если вас не затруднит.

Чайник уже кипел над камином, и мсье Дюмонт проворно разлил его по трём изящным фарфоровым чашкам и поднёс гостям. Сам он сел напротив и, отхлебнув из своей чашки, поморщился:

– Горячий. Сейчас остынет. К сожалению, господа, я не могу сдать вам комнату. Городской управитель сдерёт с меня втридорога. Налоги слишком высоки.

– Многие в таких условиях жить отказываются. Мы видели толпы народу, покидающих Сульц.

– Так и есть. Люди уходят в надежде найти лучшую жизнь. Как ушла когда-то моя любезная жена.

– Что же держит вас?

– Меня? – всё с той же печальной улыбкой спросил Дюмонт, – меня ничего не держит. Но я родился здесь. Вся моя жизнь прошла здесь. В какой-то мере Сульц и есть я.

Он на мгновенье замолчал, предаваясь воспоминаниям, но тут же продолжил:

– А откуда вы держите свой путь? Судя по именам и внешности, вы из славянских стран на востоке.

– Вы не ошиблись, – улыбнулся Лавров – Мы из России.

Дюмонт восторженно округлил глаза.

– Вот как. Чует моё сердце, вы не спроста приехали именно сюда. И какова же причина приезда?

Вот когда Лавров всерьёз задумался. До сих пор он мог спокойно говорить с этим внушающим доверие человеком, ничего не тая. Однако тайну истинной цели своего путешествия он не доверил даже самому близкому лицу – своему слуге. Так было потому, что для реализации своих планов Лавров должен был хорошо подготовиться. И всё-таки Дюмонт, на вид человек справедливый, мог оказаться ценным союзником. Кроме того, им всё ещё нужна комната для ночлега. Наконец он принял решение. Отпив чаю, он поднял взгляд на Дюмонта.

– Мсье, я вижу, что вы человек, достойный доверия. Однако то, что я хочу поведать вам требует чего-то большего, чем просто доверие. Я хочу спросить вас, сударь, готовы ли вы ради своей собственной жизни и ради родного города поклясться в том, что, узнав цель моего приезда в Сульц, вы никому её не выдадите и не будете чинить мне никаких препятствий?

– Право же, сударь, вы говорите загадками. Вот что я вам отвечу. Я знаю, что в молодости наш барон наделал шороху в вашей стране и был выслан оттуда. Кроме того, он ужасен, как правитель. Уж двадцать лет город страдает под его началом. Мой город. И, чёрт возьми, сударь, вы правы. Я человек, достойный вашего доверия. Клянусь вам.

Лавров прокашлялся и, с улыбкой посмотрев на слугу, воскликнул:

– Что-ж, радуйся, Петруша! Сегодня ты узнаешь, с какой это радости мы вдруг отправились в такую даль.

Пётр и Дюмонт приготовились слушать, а Лавров встал, оправив свой фрак, и, заложив руки за спину, стал не спеша расхаживать по комнате взад и вперёд.

– В юности я хотел стать военным, чтобы служить своей родине на поле брани. Родители отдали меня на учёбу в престижное учебное заведение. Как только я попал в лицей в Царском Селе, я узнал о событиях, навсегда изменивших мою жизнь. В этих событиях были замешаны барон Геккерен и человек, чей пример вдохновил меня стать писателем. И служить России как шпагой, так и пером. Его звали Александр Пушкин.

И Лавров рассказал им историю о борьбе поэта за собственную семью, за собственную спокойную жизнь. Историю заговоров, обманов, предательств… и убийства. Историю, которую теперь знает каждый школьник. Тогда же удивлению восторженных зрителей не было предела. Даже Пётр, который знал о смерти Пушкина и высылке Дантеса, не мог прийти в себя, слушая Лаврова. Он впервые видел своего господина таким: сосредоточенным, увлечённым и эмоциональным.

– Я приехал сюда по своей собственной инициативе. С одной целью. Привлечь убийцу к ответственности, которой он избежал, - этими славами Лавров закончил повествование. Дюмонт после продолжительной паузы ответил:

– При всём уважении, сударь, я не могу судить Геккерна за тот гнусный поступок. Это ваше право. Но он также виноват в бедах и лишениях моих сограждан, жителей Сульца. Я помогу вам всем, чем смогу, пока буду уверен, что ваше дело покончит с его правлением. И если вы знаете, что делаете, конечно же.

Лавров кивнул.

– Можете не сомневаться, мсье Дюмонт. У меня было время всё продумать.

К вечеру погода ухудшилась, и пока Лавров с Петром дожидались возвращения Дантеса с охоты, спрятавшись в переулке, выводившем прямо к его поместью, они замёрзли и устали, да к тому же промокли под начавшимся дождём. Но когда наконец Дантес во главе колонны всадников проскакал мимо и въехал в ворота, они приготовились действовать. Оставалось немного. Днём Дюмонт подкупил одну из служанок барона, встретив её на рынке, и она обещала тайком вывести из поместья слуг. Со стражей дела обстояли иначе. К счастью, было уже темно, и они без особого труда преодолели забор и незамеченными пробрались через сад в дом. Кухни были пусты – подкупленная служанка не подвела. Когда ночью стражники выйдут на ночное дежурство во двор, Дантес останется в доме совсем один. Скрываясь в кухне, Лавров услышал, как барон прошёл мимо дверей, сильно кашляя и ругаясь на холод и дождь. Он направлялся на верхний этаж к своей спальне. Выйдя из кухни, заговорщики стали красться за ним. Из главного зала донёсся скрип закрывающейся входной двери. Замок защёлкнулся. Всё стихло, кроме шагов барона на втором этаже. Лавров и Пётр надели чёрные маски и, поднявшись по лестнице, остановились перед дверью в спальню Дантеса. Тот, видимо, разделся и лёг. Выждав, пока он уснёт, Лавров задержал дыхание и приоткрыл дверь.

Барон спал на роскошной кровати, головой к огромному окну, верхняя часть которого была закруглена. Подоконник был настолько большим, что человек мог без труда на нём стоять. Пётр открыл дверь настежь и спрятался за ней, а Лавров прокрался на подоконник, молясь, чтобы не скрипели половицы. Наконец, он выпрямился во весь рост, убедившись, что ему хватит места. Стоя на окне, окружённый лунным светом, этот человек выглядел, как беспощадный дух справедливости, нависающей над виновным. «Господи» – подумал он и перекрестился – «Прости нас за то, что мы хотим совершить. И помоги не потерять решимости в нужный миг. Не дай сбиться с пути»

Во мраке ночной комнате, где единственным звуком был стук капель дождя о стекло, вдруг громом прозвучали слова:

Пробудившись, Дантес сначала не понял, что происходит, потому что слова звучали на полузабытом им русском языке. В испуге поднявшись, он завернулся в одеяло и смотрел на Лаврова, дрожа от страха. Старческое и сонное лицо барона было искажено болезнью – глаза покраснели, под ними появились синие мешки. Следующие слова Лаврова раздались ещё более грозно:

– Быть того не может… – пролепетал барон – Он мёртв!

В ответ Лавров гневно прокричал следующие строки:

– Хватит! – вдруг вскричал Дантес, подымаясь – Кто ты? Или что ты? Отвечай!

Но Лавров уверенно шагнул с подоконника на кровать. По сравнению с ним, стоящим в бледном лунном свете в шляпе и распахнутом фраке, Дантес был маленьким и ничтожным старикашкой в ночной рубашке. Ещё громче звучали строки:

Дантес попятился. Лавров надвигался на него.

– На помощь! – визгливым от страха голосом закричал барон, и вдруг упал с кровати на пол. Его дряблое тело глухо рухнуло на деревянные доски, как пара старых сапог. Пока он подымался, Лавров успел прокричать целое четверостишие:

– Нет! – кричал барон, пятясь к двери – Он мёртв! Столько времени прошло! Меня ведь оправдали!

Дантес развернулся и хотел выбежать в двери, но Пётр проворно их закрыл и оттолкнул старика на середину комнаты. Тот был в отчаянии. Он снова обернулся и застыл на месте, чувствуя, как покрывается холодным потом. В лунном свете холодно блеснул металл, и барон увидел, что в его сердце направлен пистолет.

Последние строки стихотворения Лавров проговорил чуть тише, но так же жёстко. Каждое его слово дышало гневом. Барон упал на колени и заплакал. Ужас затмевал его рассудок, он понимал лишь, что бежать некуда, что ему пришёл конец. Натура упрямого глупца не давала ему раскаяться, но он понимал, что виновен. Он знал правду. О том, что полвека назад русский народ не разорвал его на части только благодаря помощи приёмного отца – барона Геккерена старшего. О том, что он незаконно сватался к женатой женщине. О том, что по сути убил на дуэли человека, ни в чём не виноватого.

– Шарль Жорж Дантес, барон Геккерн, – объявил громовым голосом Лавров – За измену, неоднократную ложь и убийство… вы проговариваетесь к смерти. Это приговор, который должен был свершиться гораздо раньше, который запоздал на полвека. Но гнева целого народа нельзя избежать, как нельзя избежать гнева высей, беспощадной справедливости. Да свершится над вами суд божий на небесах, как свершается суд человеческий на земле.

Барон захныкал, но Лаврова остановить было уже нельзя. Пётр, стоя у дверей, закрыл глаза в ожидании. Дождь на улице усилился. Послышались раскаты грома, засверкали молнии. И среди этого всепоглощающего рокота стихии раздался короткий, одинокий выстрел, тут же утонувший в звуках грозы. Лишь на мгновение вспышка осветила тёмную комнату Дантеса. Когда старик упал замертво, ночь снова затопила всё помещение тьмой. Мстители стояли в замешательстве несколько секунд, приходя в себя после свершившегося правосудия. Из центрального зала снова донёсся дверной скрип. Стража барона приближалась. Пётр схватил один из стульев, стоявших около кофейного столика барона, и подпёр им дверь. Лавров же поднял другой стул, и, недолго думая, швырнул его в окно. Грохот разбитого стекла заглушил всё вокруг, и в комнату тут же влетел мощный грозовой ветер. На секунду остановившись перед опасным прыжком, Лавров оглянулся. Барон лежал без движения. Кровь мутной лужей растекалась вокруг него. Набравшись храбрости, Лавров, прыгнул в темноту, целясь по памяти в живую изгородь на лужайке заднего двора. Тут же за ним последовал и Пётр. Оба они приземлились удачно - чутьё Лаврова не подвело. Теперь они доверились быстроте своих ног и крепости рук. Добежав до забора и преодолев его, они быстро скрылись в городе, используя грозу, как прикрытие.

Стражники барона, не зная, как действовать в таких ситуациях (такого в Сульце не случалось никогда), растерялись и не смогли преследовать двух смелых русских. Справедливость, ликовала в беззвучном триумфе, ибо почти никто не узнал о том, что случилось в Сульце той дождливой ночью.