О неизбежности сокращения числа языков, конкуренции между ними и необходимости сохранения культуры многоязычия в интервью «Русскому миру» рассказывает лингвист, ведущий научный сотрудник Института языкознания РАН Владимир Плунгян. 

– Владимир Александрович, почему учёные заговорили о том, что многие языки умирают?

– Это особенность эпохи – число языков в мире стремительно сокращается. Раньше такого с человечеством, вероятно, не было, хотя языки всегда умирали. Просто раньше язык умирал вместе с его носителями. Сегодня люди физически никуда не деваются, но на родном языке говорить перестают. Например, общаясь с детьми, они поощряют не двуязычие, как было ещё вчера, а тот язык, который более востребован. В Европе это английский, в России – русский. В наших сёлах многие татары, башкиры или представители кавказских народов с детьми ещё говорят на родных языках, а в городах русский язык вытесняет из обихода родные языки. Следующее поколение детей уже знает их хуже, а их дети и вовсе могут не знать родной язык.

– Почему так происходит?

– Люди не хотят говорить на родных языках.

– Тогда надо ли скорбеть по поводу умирания языков? Может, с их утерей человечество преодолеет «вавилонское проклятие»? Может быть, это хорошо?  

– В студенческие годы я подрабатывал репетитором. Это было в горах Дагестана, там я оказался на лингвистической практике и готовил мальчика-школьника для поступления в вуз, подтягивал его русский язык. При этом я восхищался красотой и редкостью лингвистических оборотов аварского языка. А он мне отвечает: «Ты про мой язык ничего не говори. Больше всего на свете я хочу его забыть». Я оторопел – я-то приехал его изучать. Мы должны быть реалистами: рыдать можно сколько угодно, призывая мир, сохранять языковое разнообразие, а люди тем не менее добровольно отказываются говорить на своих языках. Они считают, что так удобнее и лучше. Если же мы хотим сохранить многоязычие, мы должны как-то так менять мир, чтобы люди захотели не отказываться от своих языков. Пока же они предпочитают говорить на языках, которые им дают большие возможности профессионального роста и карьеры, да и просто материального благополучия. Точно так, как человек предпочитает перейти с низкооплачиваемой работы на высокооплачиваемую. Так и с языками. Если у человека есть возможность выучить более востребованный в мире язык, он его учит. Чтобы жить лучше. 

– То есть в будущем все перейдём на английский? 

– В России пока обратная проблема. Я бы её назвал «чисто английской» или «чисто имперской». Как англичане не спешат учить иностранные языки, вероятно, полагая, что это иностранцы должны учить их язык, так же россияне, как, впрочем, французы и японцы, не хотят учить английский. Мне представляется, что это зеркальное отражение истории человечества, ведь языков всегда становилось больше. Шла их дивергенция – процесс, когда от одного языка отпочковывались родственные, например, от старославянского – современные русский, украинский и белорусский языки. Так происходило потому, что близкие народы или один народ отделялись друг от друга, осваивая новые земли. Но современный мир устроен иначе. Нет такой тайги, необитаемого острова или тундры, где бы тот или иной язык законсервировался и не испытывал бы на себе глобальных влияний. Это означает, что тенденции уменьшения числа языков нарастают, и устоявшийся было статус многих языков мира, в том числе так называемых мировых – испанского, немецкого, арабского, французского и русского, – будет меняться. За исключением английского, разумеется.  

– То есть мир заговорит на одном языке, и, скорее всего, им будет английский?

– Упаси Боже, чтобы остался один язык. Не важно, какой – английский или китайский. Но те, кто не любит английский язык и надеется, что он не выдержит груза глобализации, зря тешат себя иллюзиями. С точки зрения лингвистики нет оснований для оптимизма. Английский последовательно превращается в универсальный инструмент международного общения. Он выживет в глобальном мире. Возможно или даже, наверняка, эту участь разделит китайский язык. Кстати, ещё не известно, кто кого поглотит.

– Мир заговорит на китайском и перейдёт на иероглифы? 

– Лингвистически китайский язык просто устроен. Что касается иероглифов и интонации, действительно далёких от универсализма, то как английский упростился до своего доступного миру эквивалента – «американского английского», так и китайский легко приспособится к нуждам желающих его знать. Китайцы для распространения китайского языка вполне могут использовать латинскую графику. Что им может помешать проявить гибкость, кстати, природную для китайского менталитета? У китайского языка, на мой взгляд, хорошие перспективы в мире – у него нет неправильных глаголов (даже в английском они есть), сложного склонения, спряжения, как у русского.  
– Мировое двуязычие – это реально? 

– Двуязычие, например, английского и китайского, невозможно. Опыт сосуществования двух языков в пределах одной нации или культуры, показывает, что они не уживаются. Один обязательно вытеснит другого. Сначала путём запретов, потом – путём снятия этих запретов. Так было в средневековых Англии, Шотландии и Ирландии, потом в германских и итальянских княжествах. Так было во Франции, последовательно вытеснявшей бретонский и прованский языки. В этом смысле Франция и указала миру путь империалистического развития языка. Поэтому, на мой взгляд, гарантию выживания языковому разнообразию, разумеется, относительному, даёт не двуязычие, а многоязычие. С группой одного-двух довлеющих языков и группой в 10-30 языков местного и регионального значения.

– А как сохранятся местные и региональные языки, если люди перестают на них разговаривать? 

– В России роль лакмусовой бумажки языковой толерантности выполняет украинский язык. Он подвергается насмешкам как некий «недоязык» или диалект. Тут мы стопроцентно копируем Францию. Если в Париже кто-то вздумает говорить с университетской трибуны или по телевидению с густым прованским или бретонским диалектом, его засмеют. В России тоже «классическим» русским языком считается его московское произношение. Вологодское «окание», южнорусский суржик или сибирская скороговорка считаются чем-то «дремучим». А вот во многих европейских странах диалектные различия в родном языке только приветствуются и сохраняются как элемент его речевого богатства. России до такого уровня языковой культуры ещё надо расти. На этом пути для начала придётся осваивать английский как язык международного общения. Вот когда россияне массово заговорят на английском, тогда, полагаю, общество почувствует потребность в двух-трёхязычии. Тогда, думаю, россиянин сам захочет, владея русским и английским, изучить какой-либо язык соседей – украинский, казахский или совсем редкий – аварский или чеченский.  

Антон Самарин