EN
 / Главная / Публикации / Братья-славяне или исторические враги?

Братья-славяне или исторические враги?

Александр Горянин12.09.2017

Польша часто появляется в российском информационном поле, но почти всякий раз, к сожалению, по болезненным поводам. Отсюда соответствующий тон дискуссий на сетевых форумах. Правда, даже беглое знакомство с этими форумами показывает, что уровень познаний о Польше у рядового россиянина, особенно молодого, мягко говоря, невысок. А жаль, русско-польские отношения крайне поучительны.

Все страны мира особые, но при этом многие из них ощутимо схожи с соседями. Польша же гордится тем, что не похожа ни на одну другую страну в мире, с чем можно отчасти согласиться. К примеру, по уровню религиозности населения она, как утверждают, превосходит Италию, Испанию и страны Латинской Америки, став в ХХ веке «самой католической» страной мира. И это после четырёх с лишним десятилетий коммунистического перевоспитания!

Польша и Русь

Тысячелетие своей государственности Россия отметила в 1862 году, Польша равновеликую дату праздновала в 1966-м, на 104 года позже. Наши отношения длятся минимум десять с половиной веков. Это много. Большие отрезки этого периода были омрачены войнами, политическим, религиозным, языковым и экономическим соперничеством. Но говорить о «беспрерывных войнах», о «постоянной и неизменной вражде» (такое встречается в публицистике) неверно.

Войны первых трёх веков нашей общей истории редко выходили за рамки княжеских междоусобиц. Князья вовлекали в них своих родичей князей русских, польских, немецких, шведских, венгерских.

Польский публицист Юзеф Мацкевич напоминает: «Пясты (династия польских королей) на протяжении 10101310 гг. заключили 21 брачный союз с династиями немецких князей и 25  с Рюриковичами. И наоборот: Рюриковичи ни с одной династией не заключили столько брачных союзов, сколько с Пястами. Трудно устоять перед впечатлением, что Пясты и князья галицко-волынские, киевские, черниговские, туровские и новгородские – одна большая общая семья».

Внутри этой «семьи», как и внутри прочих тогдашних европейских «семей», шли постоянные распри, в ходе которых случалось всякое. Так, князь Святополк Владимирович (сын Владимира Красное Солнышко, крестившего Русь) для возвращения Киева, занятого его братом Ярославом Мудрым, зовёт в 1018 году на помощь тестя, польского князя Болеслава I. Тот взял Киев, но раздумал передавать его зятю, решив стать заодно и князем киевским. Вскоре, однако, встретив сопротивление, он покинул Киев  вместе с княжеской казной. Прихватил он и всех сестёр Ярослава Мудрого. По всей Европе подобные истории были в порядке вещей, Средние века кишат такими соседскими и родственными набегами. Но, что важно, это не были межнациональные или межконфессиональные войны, их черёд придёт позже.

«На изменение “семейных” отношений,   продолжает Мацкевич,  решающим образом повлияла римская курия». К примеру, в 1308 году «князь польский» Владислав-Локоток (правнук Игоря Святославовича, героя «Слова о полку Игореве», родственник князей тверских) по наущению Рима двинул войско на восток уже под лозунгом борьбы против «схизматиков», т. е. православных.

Вообще-то поляки начали собственный Drang nach Osten, натиск на Восток, на земли ослабленной ордынским нашествием Руси, раньше, уже в середине XIII века. Поначалу их целью была только Западная Русь. Польская верхушка, уже тогда выраженно мессианская, стремилась распространить «правильную» веру, сделать православную Западную Русь католической Восточной Польшей, что им отчасти удалось, русские же старались этому помешать.

Из учебников истории мы помним про «Собирание русских земель», начавшееся в ХIII веке. Более сильные княжества присоединяли к себе мелкие и мельчайшие. Поначалу самым успешным «собирателем» оказалось Великое княжество Литовское, сильно опередившее в этом даже Москву, не говоря уже о других конкурентах (княжествах Рязанском и Тверском). В разные периоды ВКЛ включало в себя помимо современной Белоруссии обширную Киевскую землю, земли Волыни и Подолии, Чернигов, Новгород-Северский, Смоленск, Вязьму, Ржев, Брянск, Стародуб, Козельск, Великие Луки, Торопец, Курск, верховья Оки и даже исток Волги.

Историки нередко называют ВКЛ Литовской Русью. Столицей Великого княжества до 1323 г. был город Новогрудок (ныне белорусский), а позже Вильна, ставшая в 1939 году Вильнюсом.

В 1385 году вся Литовская Русь без каких-либо войн фактически досталась Польше. Это произошло благодаря Кревской унии. Формально «уния» была равноправным династическим союзом двух государств, Польского королевства и ВКЛ, но при этом первое наложило на второе тяжкие обязательства: в любых территориальных спорах всегда быть на стороне Польши (включая вооружённую поддержку); всем жителям, начиная с бояр, обратиться в католичество.

Князь Ягайло (сын литовского князя и тверской княжны) подписался под этими условиями, чтобы жениться на польской королеве Ядвиге и стать польским королем. Для русских земель ВКЛ «уния» имела огромные последствия, главное из которых  разделение дотоле единого русского народа постоянной (и совсем не условной) границей. Границей, как показало время, идеологической.

На момент заключения Кревской унии ВКЛ по площади превышало Польшу минимум в три раза. Московская Русь также была тогда намного меньше Литовской. Подавляющее большинство населения ВКЛ были русские. Русский язык (язык исторической Руси своего времени) был государственным, на литовском никакое делопроизводство не велось. Свод законов «Литовский статут» и другие государственные документы ВКЛ написаны на русском. По политическим причинам этот язык ныне называют «западнорусским», «староукраинским», «старобелорусским»; в Литве ему придумали название «канцелярного». А вот для поляков этот язык просто «русский», тогда как язык, на котором мы говорим сегодня, для них «российский».

Несколько упрощая, можно сказать: отсчёт многовекового русско-польского соперничества идёт именно от Кревской унии, это было соперничество в первую очередь за русские земли ВКЛ.


Несколько лет назад, ища ответ на вопрос о причинах враждебности множества, если не большинства своих соотечественников к России, польский публицист Пётр Кунцевич писал: «Когда-то мы были конкурентами, несколько веков назад мы тоже хотели создать свою собственную, польско-литовско-украинскую империю. Невозможно оспаривать вашу победу, как нельзя избежать и ненависти побеждённых».


Заметьте, слово «ненависть» произносит польский автор. Не показательно ли, что у русских нет встречной ненависти к полякам? Можно сказать и так: Польша враждует с Россией, а Россия с Польшей  нет.

Две Руси?

Прошло двести лет после заключения Кревской унии, но обратить русское население ВКЛ в католичество полякам не удаётся. И тогда возникает новый проект: Брестская церковная уния 1596 года учреждает «греко-католическую», она же униатская, церковь. Униаты сохраняют православный обряд, но признают католические догматы и верховенство папы римского, а значит, Польши. «Новую веру» сразу же стали деятельно внедрять в русских землях княжества.

Совпадение или нет, но это началось вскоре после того, как Москва в основном закончила «собирание земель» по «своей версии» к востоку от ВКЛ. На пространстве Русской равнины расположились на тот момент две примерно равновеликие Руси, ещё не настолько отдалившиеся друг от друга ментально, вероисповедально и языково, чтобы это могло помешать их обратному слиянию. А вот униатство вполне годилось для того, чтобы этому помешать.

Совпадение или нет, но внедрение униатства в Литовской Руси началось практически одновременно с началом Смуты в Руси Московской, на которую обрушились сперва тяжелейшие социальные бедствия, а затем гражданская война. Смуту усилило польское вторжение. Оно началось в 1605 г., достигло апогея в 16101612 гг, когда поляки занимали московский Кремль, и закончилось лишь в 1618 г. ценой уступки им Смоленска, Чернигова и Брянска.

Свидетель событий немец Конрад Буссов описывает бесчинства польских отрядов. Так, отряд шляхтича Александра-Юзефа Лисовского «превратил в пепел весь Ярославский посад, потом пошёл дальше вглубь страны, убивая и истребляя всё, что попадалось на пути: мужчин, женщин, детей, дворян, горожан и крестьян. Он сжёг дотла большие селения, Кинешму и Юрьевец и возвратился в лагерь под Троицу с большой добычей».

События Смутного времен достаточно известны, отметим лишь, что это было первое наглядное и массовое «знакомство» России с Польшей. Все очевидцы отмечали дерзость, самонадеянность и спесь интервентов. Ко времени этих событий польская шляхта успела прочно усвоить миф о том, что она — потомство гордых «сарматов», прародителей европейского рыцарства, и родственно никак не связана с простолюдинами – «холопами» и «быдлом» (bydło, chłop — польские слова).

Этот миф вместе с особым кодексом чести веками определял узнаваемые черты польской знати — и хорошие, и плохие, — но прежде всего её знаменитый «гонор». А также патриотизм и возведённую в идеал отвагу (идеал не всегда достижимый). «Сарматизм» обусловил не только ряд особенностей культуры Речи Посполитой, включая её мессианство, он во многом определил судьбу этой страны. Консервативная и аристократическая шляхетская республика (при выборном короле) была неспособна к уступкам  даже к разумным, необходимым и спасительным.

Левобережье Днепра Польша потеряла из-за легкомысленного высокомерия. Узнав о восстании Богдана Хмельницкого, коронный гетман Потоцкий заявил: «Стыдно посылать большое войско против какой-то презренной шайки подлых хлопов». Решили обойтись малыми силами – и были разбиты весной 1648 года у Жёлтых Вод и Корсуня. Выводов не сделали. Новое шляхетское ополчение съезжалось в лагерь у Пилявки как на праздник  в соболях, плюмажах, золотых шпорах, каждый пан со слугами и сундуком серебряной посуды. Говорили: «Зачем тратить пули против мужицкой сволочи, мы их плётками разгоним по полю!» От поголовной гибели панов спасло то, что смявшие их лагерь запорожцы сразу увлеклись дележом добычи, бросив преследование врага.

Польша собрала силы, война пошла с переменным успехом. Хмельницкий предлагал компромисс на основе упразднения униатства, но предупредил посланцев польского короля: «Я теперь единовладец и самодержец русский. Выбью из лядской неволи весь русский народ. Не пойду войною за границу; достаточно нашего русского княжества по Львов, Холм и Галич».

Богдан не был услышан. Киевского митрополита Сильвестра Коссова не пустили даже на порог варшавского сената. Посол царя Алексея Михайловича в Варшаве князь Репнин-Оболенский обещал польскому королю отозвать все претензии Москвы к Варшаве, если она помирится с Хмельницким, приняв некоторые его условия. Это был миг, когда история могла пойти иным путём. Но Репнину гордо ответили, что Польша не станет мириться с казаками ни на каких условиях, а вернёт их в то положение, в каком они были до своего бунта.

И история легла на другой курс. В октябре 1653 года Земский собор в Москве постановил удовлетворить просьбу гетмана Хмельницкого о принятии его «со всем войском козацким и со всем русским народом Малой Руси под высокую царскую руку». Три месяца спустя Переяславская рада провозгласила: «Волим под царя московского!»

С неизбежностью последовала изнурительная 13-летняя война, а потом и другие войны. Поляки не видели причин отпускать православный край. Он не стал Польшей (и вряд ли бы стал), но успел покрыться шляхетскими фольварками и немалым числом костёлов, а жители городов были уже отчасти ополячены — при том что все крестьяне, а это 9/10 всего населения, оставались православными.

В российском понимании речь шла о стародавних русских землях, которые пора вернуть. Обе нации ощущали свою правоту. Этот конфликт двух ощущений, двух уверенностей не один век был фоном русско-польских отношений и в каком-то подсознательном смысле остаётся им по сей день. Фоном, но не обязательно содержанием.

Монархи Москвы и Варшавы не раз помогали друг другу, особенно до Брестской унии. Они дважды заключали Вечный мир  в 1449 и 1686 годах; первый продержался 38 лет, второй  82 года. В Северной войне, победа в которой превратила Царство Русское в Российскую империю и великую державу, Польша была союзницей России. Польские купцы имели на Варварке свой Панский двор, неподалёку от сохранившегося доныне Английского. Были полосы недружественных отношений, когда Польша (вместе с Ливонией) не пропускали ехавших в Москву врачей, зодчих, фортификаторов, рудознатцев, колокольных и золотых дел мастеров, бумажников, типографщиков, аптекарей, наёмных воинов, агрономов. Так они пытались помешать усилению Руси.

Именно поляки придумали называть Северо-Восточную Русь Московией, а её жителей московитами. Как показала известный российский историк А. Л. Хорошкевич, слово Руссия на польских картах относилось только к землям Юго-Западной Руси, главным городом которой был обозначен Львов, столица Русского воеводства. Северо-восточные же земли Руси именовались на них только Московией. Этим отвергался даже намёк на правомерность объединения Руси вокруг Москвы.

Когда польские вторжения эпохи Смуты (16051618 гг.), имевшие прямо высказанную цель покорить Русское царство, потерпели неудачу, когда Польше пришлось оставить попытки (в 1634 г.) усадить на московский престол своего Владислава IV, поляки явно сделали вывод о нежелательности для них какого бы то ни было объединения Руси. Даже вокруг Львова и под патронатом Польши. С тем большим упорством они стали продвигать в Европе идею, что московиты и русины  два отдельных народа, не имеющие между собой ничего общего.

Своего пика эти политические грёзы достигли только в XIX веке в сочинении парижского эмигранта Францишека Духиньского «Основы истории Польши и других славянских стран, а также Москвы» (1858). Среди прочего, он утверждал, что Русь — это исконная Польша. Даже видя любительский уровень трактата, Карл Маркс признавался: «хотел бы, чтобы Духиньский оказался прав».

Не особо вникая в скрытый смысл слов «Московия» и «московит», их понемногу стали употреблять в самой России, и употребляют до сегодняшнего дня. Как шутливый анахронизм или экзоним  пожалуйста, но не в научной литературе, а такое бывает. Надо помнить: наша страна никогда так себя не называла — ни в эпоху Великого княжества Московского, ни в эпоху (15711721) Царства Русского, ни позже.

Упадок Речи Посполитой

В XVIII в. Польша стала резко клониться к упадку. Слишком настойчивый польский прозелитизм давал обратный эффект, что не ново под луной: все радикалы на свете лишь отдаляют цели, написанные на их знамёнах. Насаждая католицизм и униатство, пылкие поляки провоцировали внутренние войны. Страну многократно сотрясали и разоряли крестьянские волнения, восстания гайдамаков и сечевиков, питаемые во многом ущемлённым религиозным чувством. Уравнение в правах «диссидентов» (православных и протестантов) с католиками сняло бы половину проблем страны, но шляхта стояла намертво, ускоряя общую деградацию Речи Посполитой.

Недоговороспособность и кичливость шляхты и магнатов, их прямолинейность и упрямство закрывали путь к переменам. Начиная с 1652 г. Сейм мог постановить что-либо только единогласно, а значит не мог ничего. Единственный голос «Не позвалям!» срывал согласие всех остальных. (Подобное было и на новгородском вече, но там не расходились, не добившись решения.)

Историк Норман Дэвис изумлённо констатирует, что почти за 30 лет правления короля Августа III «только на одной сессии сейма удалось что-то утвердить». В тупиковых случаях Сейм мог стать «конфедеративным». Решения на нём принимались большинством и отстаивались при необходимости силой оружия. Но такое допускалось лишь в чрезвычайных ситуациях  шляхта слишком ценила свою безграничную свободу. Характерно также, что «русский вопрос» сеймы не обсуждали. Подразумевалось, что в Речи Посполитой такой вопрос отсутствует.

Доля шляхты в населении достигла неслыханной ни для одного дворянства в мире величины 89 %, но даже мельчайший шляхтич в те времена скорее умер бы от голода, чем унизил себя физическим трудом. Могла ли в подобных условиях не расти тяжесть барщины, не умножаться гнёт налогов? Были и другие факторы упадка. На польских землях протекала значительная часть сражений Семилетней войны. Польша географически отделяла друг от друга военные союзы европейских государств, и чтобы они могли подраться, она была обязана пропускать войска союзников.

Шаг за шагом шла утрата самостоятельности. Во время Северной войны Речь Посполитая стала неофициальным протекторатом России, что вытекало из решений «Немого сейма» 1717 года. В Польшу несколько раз за XVIII в. достаточно свободно входили русские войска. Король Станислав Понятовский занял престол в 1764 г. благодаря русскому послу Николаю Репнину. Репнин продавливал справедливое решение «диссидентского вопроса», но полученные было уступки (неполные) были тут же сорваны Барской конфедерацией (от города Бар в Подолии).

С. М. Соловьёв в своей знаменитой «Истории России» пишет: «В 1653 г. посол царя Алексея Михайловича князь Борис Александрович Репнин потребовал от польского правительства, чтобы православным русским людям вперёд в вере неволи не было... Польское правительство не согласилось, и следствием было отпадение Малороссии. Через сто с чем-нибудь лет посол Российской императрицы, также князь Репнин, предъявил то же требование, получил отказ, и следствием был первый раздел Польши».

Но идея поделить Польшу принадлежала прусскому королю. Стоит вглядеться в приобретения участников разделов. Пруссия давно хотела забрать польские земли, прилегающие к Балтике, чтобы соединить (предвосхищая ситуацию 1939 года) свои западную и восточную части, и получила их. А сверх того, Варшаву, Познань, Быгдощ, Торунь и Ченстохов. Австрия прирезала себе, кроме исконно польских Кракова и Люблина, также Галицкую Русь со Львовом и Тернополем, плюс Буковину. Благороднее поступила Россия, вернув себе лишь православные и отчасти униатские (но всё равно не польские) земли исторической Руси. Населённые людьми с русским (тогда) самосознанием и самоназванием. А вместе с этими землями  так распорядилась география  маленькую Литву и часть будущей Латвии. Тоже не польские. Почти довершив начатое царём Алексеем Михайловичем, Екатерина II говорила: «Мы взяли только своё».

В годы разделов Польши Франция аннексировала Авиньон, Савойю и Ниццу, Испания захватила Флориду, обсуждался обмен Баварии на Австрийские Нидерланды (будущую Бельгию), Пруссии были «подарены» княжества Ансбах и Байрейт. Тогда так было принято. Никого нельзя судить по более поздним, не имеющим обратной силы законам.

В 1815 г. Венский конгресс европейских держав, подводя черту под наполеоновскими войнами, включил в состав Российской империи часть созданного французами герцогства Варшавского. Почему Александр I пошёл на это, неясно. Прежде в его империи не было ни пяди исконно польской земли, а теперь в ней оказались и административная (Варшава), и духовная (Ченстохов) столицы Польши, а также Лодзь, ставшая вскоре «польским Манчестером».

Поляки в Российской империи

Хотя для империй того времени иметь в своём составе иноязычные и инонациональные части было нормой, именно этот, четвёртый, раздел Польши глубже всего задел национальную гордость поляков.


«Царство Польское» было огромной ошибкой. Оно доставило Российской империи мало выгод и много головной боли. Жаль, что император Александр упустил шанс поставить последнюю точку в «собирании Руси». Он мог предложить Австрии Царство Польское в обмен на Галицию, Буковину и Ужгород. Обмен был бы, конечно, неравноценным, но насколько счастливее оказалась бы судьба Украины! Впрочем, легко рассуждать по прошествии 200 лет, зная ход событий за эти два века.


Польские восстания 183031 и 186364 гг. против русской власти совсем не напоминали пугачёвщину, это были господские восстания, повстанцы нередко вешали крестьян, отказавшихся примкнуть к ним. Будучи господскими, восстания смогли охватить земли не только Царства Польского, но и прилегающих православных губерний так называемого Западного края, сохранивших общественную структуру времён Речи Посполитой. Держалась она на помещиках-поляках, их земельное и экономическое доминирование оставалось решающим.

Имения Западного края, чьи владельцы (или их сыновья) участвовали в восстаниях, подлежали конфискации, тысячи поляков были отправлены в Сибирь, там по сей день высок процент фамилий польского звучания. Даже косвенно причастных к восстаниям и заговорам высылали в глухие углы империи. Царство Польское было разжаловано в Привислинский край. Лежащие от него к востоку православные земли надолго приобрели в России славу забывших свои корни и необратимо полонизированых, хотя это было не так. Что же до собственно поляков, русская литература создали им репутацию людей вздорных и напыщенных («кичливый лях» у Пушкина, «полячишки» у Достоевского), мало соответствующую их социальным ролям в российской жизни.

Многое смешалось самым причудливым образом. Генерал Николай Колюбакин, один из усмирителей польского восстания 1830 года, был внуком национального героя Польши (и США) и пылкого ненавистника России Казимира Пулавского.


Империя открыла полякам империи небывалые, по сравнению со старой Польшей, возможности для военных и гражданских карьер, для предпринимательства. Они энергично использовали эти возможности, участвуя в освоении Кавказа, Туркестана, Сибири (в данном случае не как ссыльные), Дальнего Востока, массово переселяясь в крупные, и не только, города империи.


В новом окружении они, как правило, оставались польскими патриотами  по крайней мере, в первом поколении, хотя не всегда во втором. Примеры драматических конфликтов двух идентичностей хорошо показаны в «Истории моего современника» В. Г. Короленко. Примечательно, что процент поляков в российском студенчестве превышал их долю в населении России. Отсюда столь заметное присутствие польских имён среди российских учёных, врачей, инженеров, писателей, музыкантов, художников, управленцев и политиков XIXХХ веков.

В сегодняшней публицистике не встретишь иного суждения, кроме политкорректной легенды о непокорных поляках, готовых в любую минуту восстать против русских угнетателей. Но ходячее мнение не всегда верно. Послушаем не современного всезнайку, а одного из тех поляков империи, для которых не было на свете дела важнее польской независимости. Михал Сокольницкий, близкий соратник Пилсудского, вспоминая обстановку в Привислинском крае начала ХХ века, писал 20 лет спустя: «В последние годы неволи польское стремление к свободе было близко к нулю <…> Смешно утверждать, что накануне (Первой мировой) войны в польском обществе существовало мощное течение, стремившееся к обретению собственной государственности <…> В то время поляки искренне и последовательно считали себя частью Российского государства».

В возрожденной Польше 20-х годов подобная правда требовала мужества. Сокольницкий поясняет: «Независимость стала политической программой на протяжении последнего полувека благодаря деятельности крохотных групп людей <…> Усилия и работа этих людей делала их изгоями в собственном народе. Эти усилия и эта работа были постоянной борьбой, в огромной степени — борьбой с самим (польским) обществом» .

Об исторической справедливости

Австрия не сумела найти общий язык с итальянцами, у Англии не получилось умиротворить ирландцев. А вот Россия нашла подход к полякам, о чём в наши дни все как-то подзабыли. Главное же состоит в том, что несмотря на успехи своей адаптации в империи, российская Польша всё равно вскоре получила бы независимость. 23 июня 1912 года Государственная дума приняла по представлению императора закон об образовании Холмской губернии. Из Привислинского края была выкроена территория с преимущественно православным населением. Многие тогда задались вопросом: зачем понадобилась эта губерния в виде узкого лоскута в форме бумеранга? Зачем решено сделать бывшее Царство Польское чисто католическим? И кое-кто уже тогда сделал вывод: Польшу готовятся отделять. Первая мировая война помешала России сделать этот жест доброй воли.

Двигало ли теми, кто его задумал, желание восстановить историческую справедливость? В политике бывает и такое — но скорее, в качестве приправы к основному блюду. А блюдо, будь оно приготовлено, называлось бы «дестабилизация Германии и развал Австро-Венгрии», обладателей других частей Польши.

Русский правовед и общественный деятель Владимир Станкевич (1884–1968), ставший в эмиграции литовцем Владасом Станкой, напоминает в своей книге «Судьбы народов России» о резкой обеспокоенности Берлина «при слухах о введении автономии в Царстве Польском». Пусть задуманные меры и были ходами в более сложной партии, но попутно они послужили бы восстановлению исторической справедливости, почему нет.

Ощущение неизбежности возрождения Польши стало носиться в воздухе с самого начала Первой мировой. Уже в августе 1914 года великий князь Николай Николаевич, главнокомандующий русской армией, обнародовал манифест, гласивший: «Поляки, пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться… Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром Русского Царя... воссоединится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении». Дальше следовала важная фраза: «Одного ждёт от вас Россия: такого же уважения к правам тех национальностей, с которыми связала вас история». Было ясно, что если Польша воссоединится, долго «под скипетром» она уже не пробудет. К моменту крушения монархии русское общество в основном было внутренне готово к неизбежности расставания. Но после войны.

К февралю 1917 года в рядах русской армии по данным польского историка Казимежа Краевского воевало 700 тыс. поляков, в том числе 119 генералов и 20 тыс. офицеров, а всего за 19141917 гг. в России было учтено более миллиона военнослужащих-католиков, подавляющее большинство из них были поляками.

Временное правительство выступило 16 марта 1917 года с «Воззванием к полякам», провозглашавшим воссоздание независимой Польши, «связанной свободным военным союзом с Россией» (в условиях войны эта оговорка была неизбежной). Лидер российских поляков Александр Ледницкий возглавил, на правах министра Временного правительства, «Ликвидационную комиссию по делам Царства Польского». Хотя шла война и земли «царства» были в тот момент под немецкой оккупацией, создание ликвидационной комиссии показывало, что «Воззвание к полякам» — не пропагандистский жест. До провозглашения независимой Польши оставалось ещё 19 месяцев.

Отношения между постимперской Россией и возрождённой независимой Польшей оказались не менее драматичными, чем в бурные предыдущие века. Но это уже другая история.

Также по теме

Новые публикации

Новый проект Агентства гражданских инициатив создан для развития русской поэзии на новых территориях Российский Федерации – Донецкой и Луганской народных республик, Херсонской и Запорожской областей.
22 марта 2024 г. на русском участке кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем прошло открытие памятника Алле Дюмениль – нашей соотечественнице, сражавшейся в рядах французского Сопротивления. Событие было приурочено к её 111-летию.
Имя этого человека на долгие десятилетия было вычеркнуто из русской литературы. Его стихи тайно в СССР переписывались от руки, во многих казачьих станицах и хуторах ходили легенды, что именно где-то тут  он то ли жил, то ли останавливался вместе с казачьими отрядами во время Гражданской войны.
В Высшей школе экономики (ВШЭ) состоялась стратегическая сессия «Сотрудничество России и стран Африки в области высшего образования в меняющемся мире», в которой приняли участие министры высшего образования Республики Бурунди, Республики Мали, Республики Нигер и Гвинейской Республики.
Каналы о России глазами иностранцев множатся в интернете, собирая сотни тысяч подписчиков по всему миру. Видеоролики о российских городах, образе жизни, русской культуре и кухне смотрят и комментируют. Достаточно подписаться на двух-трёх таких блогеров, чтобы очень скоро понять, благодаря системе интернет-рекомендаций, как много молодых, образованных и любопытных иностранцев выбрали Россию для проживания.
Осенью 2023 года власти Латвии, которые уже давно пытаются выдавить русскоязычных жителей из страны, пригрозили, что заявления на выдачу вида на жительство россияне должны подать до 1 апреля 2024 года. После этой даты всех, у кого есть российский паспорт и кто не сделал этого, обещают депортировать из страны.
Цветаева