Биографический жанр предполагает, что сейчас начнётся рассказ о необычном детстве, целеустремлённой юности, полной свершений и знаков молодости, а также трагических моментах и неожиданном «взлёте» героя. И неважно, что Королёв никогда не был «чудо-ребёнком», в школе часто получал «неуды» и увлекался планеризмом, которым в 1920-е годы не увлекался только ленивый. Неважно даже то, что он выдумал встречу с Циолковским и первое время был вполне рядовым инженером. Главное, что он был главным конструктором советских ракет, и именно он напутствовал Гагарина. Но давайте поступим по-другому: поговорим не о Сергее Павловиче, а о том, чем он занимался.

В 1920–30-е годы умы и учёных, и обывателей покорила авиация. Каждый год радовал профессионалов и многочисленных любителей новыми успехами: увеличивалась дальность полётов, возрастали скорости, самолёты обретали новые, совершенные очертания. Появились и герои – лётчики, одолевавшие тысячи километров. Но тогда же в «тени» авиации началось становление ещё более фантастической техники – ракетной. 

В 1921 году в Петрограде основали Газодинамическую лабораторию, где энтузиасты создавали пороховые ракеты. В 1929 году при ней появилось подразделение для разработки жидкостных ракетных двигателей, которое возглавил Валентин Глушко. А ещё через два года в обеих столицах появились Группы изучения реактивного движения, объединявшие несколько сот инженеров и возглавляемые такими ныне позабытыми пионерами ракетостроения, как Цандер и Разумов. В одну из них, московскую, участники которой грезили космическими полётами, входил Королёв. Будучи авиаконструктором, первое время он руководил бригадой по конструированию летательных аппаратов, а затем возглавил всю группу. И именно под его началом была создана первая в СССР ракета на жидком топливе.

В 1933 году по указанию маршала Тухачевского, тяготевшего к техническим новинкам, был создан первый в мире Реактивный институт, в который вошли разбросанные по огромной стране группы энтузиастов. Королёва пригласили в новоиспечённую научную организацию, и он, по всей видимости, рассчитывал на высокий пост. Однако институт возглавил «ленинградец» Клеймёнов, а вот «москвич» Королёв стал его заместителем по производству. В его ведении оказались лаборатории, цеха, администрация, но от любимой конструкторской работы он был фактически отстранён. 

Вскоре выяснилось, что Клеймёнов и Королёв расходились по вопросу о перспективном типе ракетного двигателя: первый выступал за пороховой, а второй – за жидкостный. Эти разногласия усугубило то, что кадровый военный Клеймёнов ориентировал свой институт на создание реактивных снарядов, а «романтичный» Королёв настаивал на создании ракетопланов для полётов в стратосферу. В конце концов начальник отправил строптивого зама на рядовую должность и тем самым неожиданно оказал ему великую услугу. Ведь Королёв не только получил возможность заняться любимым делом – испытанием крылатых ракет и ракетопланов, – но ещё избежал почти неминуемого для больших начальников расстрела…

Многие утверждают, что Королёва арестовали по навету Андрея Костикова, который был одним из создателей знаменитой «Катюши». Никаких свидетельств тому историки не обнаружили, но версия кочует из книжки в книжку, и дошло до того, что Костиков превратился в злодея-интригана, не только отправлявшего талантливых инженеров за решётку, но и присваивавшего их достижения. 

Известно, что Королёв попал в расстрельный список, утверждённый Сталиным и другими членами Политбюро, но его приговорили к 10 годам заключения. До марта 1940 года он мыл золото на Колыме, а потом по инициативе Берии дело пересмотрели, уменьшили срок и отправили талантливого конструктора в московскую спецтюрьму. Здесь Королёв под руководством своего бывшего институтского преподавателя Туполева участвовал в создании бомбардировщиков Пе-2 и Ту-2. Впоследствии его перевели в Казань, где велись работы над ракетными двигателями для нашей авиации. На новом месте, в родном деле деятельный Королёв показал себя с наилучшей стороны, поэтому его не только досрочно освободили в 1944 году, но и включили в секретную группу «Выстрел», которая летом 1945 года отправилась в Германию для изучения немецкого опыта ракетостроения.

Давно уже стало традицией сетовать на то, что советские инженеры, создавая первую баллистическую ракету, лишь воспроизвели немецкую ФАУ-2. Однако нужно понимать, что такое решение было оправданно. Во-первых, глупо было после долгого перерыва в собственных ракетных разработках отказываться от достижений немцев. Те же американцы, кстати, ни на секунду не сомневались в том, привлекать ли к своей ракетной программе члена НСДАП фон Брауна или нет. 

В середине 1940-х годов в СССР не было слаженных коллективов, которые могли бы решать сложнейшие вопросы ракетостроения. Их ещё предстояло создать. А сделать это можно было, поставив перед людьми, пришедшими из самых разных ведомств – авиации, артиллерии, боеприпасов, – осуществимую задачу. 

Не стоит забывать, что у советских ракетчиков были конкуренты серьёзнее американцев – атомщики, которые «отхватывали» под свои нужды лучших специалистов и заводы. Поэтому следовало застолбить для себя промышленные мощности, с которыми затем можно было создавать уже собственные ракеты. Наконец, копирование немецкого опыта позволило «сэкономить» несколько лет – и впоследствии, в конце 1950-х годов, стать первыми…

Бурное становление новой, а точнее сказать, новейшей отрасли не обходилось без конфликтов. С самого начала в ней обозначались два непримиримых течения – «твёрдотопливное» и сторонников жидкостных ракетных двигателей. Впрочем, раздоры часто случались и среди «своих». Яркий пример тому – острые противоречия между Королёвым и Глушко, которые после успехов 1961 года на несколько лет застопорили наше движение в космос. А ещё можно вспомнить конфликт Королёва с Янгелем. Но всё это будет происходить на взлёте ракетостроения, а до середины 50-х годов для споров времени практически не было. Требовалось заложить фундамент и быстро предъявить хорошие результаты. Ими стали 16 типов баллистических ракет с дальностью полета до 1200 км и высотой полета свыше 200 км. Правда, все они предназначались прежде всего для войны…

Мечта Королёва о космосе сбылась благодаря Хрущёву. В отличие от Иосифа Виссарионовича, который прагматично требовал средства доставки ядерных зарядов и создания надёжной ПВО, Никита Сергеевич был «гибче». Он быстро осознал значение советской космической программы для международного престижа страны. Именно поэтому Королёв получил «добро» на всё то, что прежде откладывали на будущее: искусственный спутник Земли, полёты человека в космос, полеты на Луну и строительство поселения на ней. 

Благодаря такой поддержке удавалось приструнивать и конкурентов. Но вот с самим собой Королёву, которого коллеги за взрывной нрав называли не иначе как Иваном Грозным, совладать не удалось.

Он казался необычайным здоровяком. Крепкий, широкоплечий, с массивным телом и головой на короткой шее. Но это было обманчивое впечатление. Ещё в молодости Королёв довольно тяжело переносил физические нагрузки, а к концу 1950-х годов из-за множества невзгод, переживаний и избыточного веса  у него обнаружилась мерцательная аритмия. Только вот показывать это другим он не собирался: «Мне нельзя и виду показать, что я волнуюсь. И я держусь изо всех сил». 

В последние годы Королёв начал глохнуть и мучился кишечными кровотечениями. При этом всячески избегал больниц. Вся эта невероятная запущенность вскрылась лишь во время плановой операции, которая за считанные минуты превратилась в трагедию. 

Впрочем, наверняка Королёв не выдержал во время операции ещё и потому, что в 1965 году сильно переживал смерть верных друзей – конструктора морских ракет Попкова, строительства космодрома на Байконуре Шубникова и испытателя знаменитой ракеты Р-7 Воскресенского, – с которыми упорно вёл нашу страну в космос.