— Вообще-то за нас решает язык. Мы только за ним наблюдаем.

— Ну, в определённой мере. Ставим ему градусник и решаем, состояние болезненное или всё в норме.

— Несомненно! Потому что если появляется какая-то инновация в языке, тому могут быть две разные причины. Это может быть какая-то случайность, например дань какой-то моде. Как современное молодое поколение, которое сплошь англоязычное, начинает на конце слов в заимствованных словах произносить звонкие согласные, как в английском языке. И говорить «паБ», «имиДЖ» и так далее, что абсолютно противоречит законам русского языка. У таких вариантов нет ни-ка-ких шансов стать нормой! Это мода. И совсем другое — те инновации, которые отвечают внутренним закономерностям. Мы знаем, что все глаголы на -ить прошли один и тот же путь изменения места ударения. Просто в разных словах эти изменения начались в разное время и продолжаются с разной скоростью. Достаточно вспомнить «и зима кати́т в глаза». Сейчас никто не скажет: «Она кати́т коляску по улице». Ещё в середине XX века словари разрешали только «вари́т», «соли́т», «дружи́т». Сейчас эти варианты мы даже не обсуждаем.

— Да, «подарок сами вру́чат, а может быть, вруча́т». Это, помните, тоже из мультфильма, это как раз из той же самой оперы. Поэтому это абсолютно закономерный процесс, его проходят все глаголы на -ить. И ни-че-го нет в глаголе «звонить» того, что мешало бы ему пройти тот же самый путь. Путь, который почти одновременно с ним начал проходить глагол «включить». И если сейчас опрашиваем новое поколение, кстати, не только молодое, люди поголовно говорят: «Он вклю́чит свет». В чём разница? Эмоциональная неприязнь: «А вот нас так учили!»

— Я считаю, что из-за СМИ. Потому что с точки зрения лингвистической ничего исключительного в этом слове и ударениях в нём нет. Точно так же, как род слова «кофе». Этим словам назначено быть лакмусовой бумажкой в культурной речи. Это искусственное раздувание вокруг них околокультурных страстей. Вот как некоторое время назад был безумный накал дискуссий со словом «йо́гурт» — «йогу́рт». То же самое со словом «звонить». Да, будет, будет — «зво́нит»! Мне не нравится. Для меня всегда, когда собеседник говорит «зво́нит», я это ре-ги-стри-рую! Для меня это значимо. Я ничего не могу с собой сделать.

— А как лингвист я абсолютно, сто процентов знаю, что это уже практически стало нормой. В семидесятые годы в МГУ проводились исследования на филфаке. Так вот, на филфаке МГУ 70 % студентов говорили «зво́нит»!

— Всегда. Вообще, я вижу язык как абсолютно живое существо. Я ничего не могу с собой сделать. И всегда, когда я читаю лекции, поскольку я не только сотрудник Института русского языка, но и профессор МГУ, — я всегда даже те метафоры, которые применяю к языку... Это всегда для меня живое. У меня такое видение. То, чем я занимаюсь, очень подвижно.

— «Живой, как жизнь», как у Чуковского. Язык живой, как живое существо. Он изменяется, приспосабливается, сердится на что-то, от чего-то заболевает. Но язык не стихийное бедствие. Никаких разрушений он нам не несёт.

— Я не вижу в этом той меры трагичности, которая придаётся публицистами и некоторыми лингвистами, например Максимом Кронгаузом в его известной книге «Русский язык на грани нервного срыва». Если посмотреть назад в историю, то регулярно бывали такие моменты, как сейчас, когда казалось, что — всё! Всё новое — это плохое и так далее. Проходит немножко времени и становится ясно, что новое — это просто новое.

— Во-первых, из своих внутренних законов. Поскольку язык — это система. С точки зрения лексики — конечно, сейчас бум, вал заимствований. Я не отношусь к этому с таким ужасом, как все вокруг, потому что — это что, первый раз в истории языка? А петровская эпоха — когда хлынул просто вал заимствований, только тогда из немецкого и голландского? А XIX век — когда из французского вал? И каждый раз язык это переваривал, что-то отвергал, что-то принимал — и шёл дальше.

— Все интересуются. Как поставить ударение, как произнести. Их это задевает, когда они сравнивают со своей речью.

— Постоянно. Просто как бедные врачи мучаются оттого, что, когда они приходят в гости, сосед слева, сосед справа по столу начинает с ними советоваться по поводу медицины, так и... я. Постоянно отвечаю на вопрос, как произносить.

— Мы ведём работу над новым словарём, в конце года выйдет. «Словарь ударений русского языка». И очень много из того, что мы узнали в больших социолингвистических опросах, противоречит тому, что было на предыдущих этапах, и тому, что сложилось. Совершенно явно, что в области ударений сейчас достаточно большой процесс изменений, притом неслучайных, системных.

— Ну, они разные! Очень много случаев, когда нам удаётся выявить то, что раньше не попадало в фокус внимания. Что место ударения всё больше и больше связывается со значением слова. Вот, скажем, у многозначных слов очень часто разная акцентуация, разное место ударения, причём это в подавляющем большинстве случаев изменения, которые раньше не фиксировались. Пример: морская — можно сказать «ра́кушка» и «раку́шка». А если это гараж?

— Только «раку́шка»! Вы никогда не скажете: «У меня машина стоит в ра́кушке». Вас просто не поймут. Мелочь? Но когда таких мелочей тысячи и когда до нас никем не зафиксировано, то это очень интересно.

— Не то что более безграмотны, это просто более заметно для окружающих. А потом понимаете, грамматические нормы меняются чрезвычайно медленно, это века и века! А произносительные нормы, как и лексические, меняются быстро — на протяжении жизни одного поколения. И, бывает, за жизнь одного человека могут смениться два-три стандарта произношения.

— Привычную норму. Я под инновации стараюсь не подпадать.

— Словари читать. Разные. У обычного носителя языка именно орфоэпические проблемы вызывают вопросы. Остальное мы просто не замечаем. Это не означает, что там нет проблем, скажем, в грамматике. Просто не замечают, склоняют числительные. А вот орфоэпические: как произнести «ма́ркетинг» или «марке́тинг», «брюнет» или «брунет» — это люди замечают.

— И так, и так.

— Только «брюнет».